Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
взгляд со стороны. И совсем иное отношение к событиям, если находишься в цехах Путиловского, в московских железнодорожных депо, на броненосце «Потемкин», в университетских аудиториях или идешь с Георгием Гапоном к Зимнему дворцу.
Троцкий был в высшей степени деятельной натурой. Его всегда тянуло в эпицентр событий: на диспуте, демонстрации, съезде, на фронте… У большого русского революционера этого отнять нельзя; он был не историческим свидетелем, а активнейшим участником и творцом истории. Поэтому нелегальное возвращение Троцкого в Россию сразу же после январских событий было для него естественным.
Я не хочу анализировать события первой русской революции. Этим занимались много и долго. Мне хотелось лишь коснуться некоторых сторон деятельности Троцкого во время этой репетиции грядущего 1917 года. Тем более что советская историография не скупилась на мрачные краски, когда приходилось упоминать имя члена, а затем – короткое время – и Председателя Петербургского Совета рабочих депутатов. Долгие десятилетия в нашей истории Троцкий «подпадал» под действие древнеримского «Закона об осуждении памяти». Все были обязаны или забыть его, или однозначно осудить.
«Отставной прапорщик» прибыл в Киев в качестве респектабельного, преуспевающего предпринимателя. Выехавшая раньше Н. Седова подыскала квартиру, установила необходимые связи с подпольем, познакомила приехавшего в Киев мужа с молодым инженером Л. Красиным, видным большевиком, которого хорошо знал Ленин. Киевскую остановку Троцкий использовал, по сути, для более детального ознакомления с положением в стране, в социал-демократических организациях и с настроением людей. Красин, стоявший на позициях примиренчества двух фракций, серьезно ему помог. Но Троцкий не только знакомился с ситуацией. Его перо непрерывно работало. Троцкий писал обо всем: о роли стачки в нарастании революции, о двойственной природе либералов, о ренегатстве в марксизме. Например, в материале, посланном в «Искру» и озаглавленном «Нечто о квалифицированных демократах» с подписью-псевдонимом Неофит, Троцкий писал: «Самый вредный тип демократов, это – из бывших марксистов. Главные их черты: непрерывная, точащая и ноющая, как зубная боль, ненависть к социал-демократам. Нашей партии они мстят за свое прошлое или, может быть, за… настоящее… Марксизм их ”повредил“ – некоторых на всю жизнь. Нравственная связь с пролетариатом и его партией, если и была когда, то порвалась совершенно… Господам квалифицированным демократам придется признать политическую мораль: обмануть можно себя, но не историю»{87}. Так Троцкий разделывался с П. Струве и другими социал-демократами, которые в час решающих испытаний стали искать компромисс с самодержавием.
Перебравшись с помощью Красина в Петербург, Троцкий с головой ушел в революционную работу, участвуя в текущих совещаниях забастовочных комитетов, готовя яркие прокламации, которые расклеивались по городу, распространялись на фабриках и заводах… Но когда на маевке арестовали Седову и возникла угроза и его ареста, Троцкий с квартиры полковника А. А. Литкенса, где он нелегально жил, вынужден был укрыться в Финляндии. За три месяца пребывания в уединенном глухом пансионате «Мир» Троцкий написал десятки статей, листовок, прокламаций, которые пересылались в Петербург. Думаю, что читателю будет небезынтересно ознакомиться с его революционным творчеством того времени.
Когда 1 мая 1905 года демонстрации, несмотря на усилия организаторов стачек и забастовок, пошли на спад, Троцкий обратился к рабочим Петербурга:
«Слушайте, товарищи. Вы устрашились царских солдат.
Но вы не страшитесь изо дня в день ходить на фабрики и заводы, где машины высасывают вашу кровь и калечат ваше тело.
Вы устрашились царских солдат. Но вы не страшитесь отдавать ваших братьев в царскую армию, которая гибнет на великом неоплаканном кладбище в Маньчжурии.
Вы устрашились царских солдат. Но вы не страшитесь жить изо дня в день под властью разбойничьей полиции, казарменных палачей, для которых жизнь рабочего пролетария дешевле, чем жизнь рабочего скота»{88}.
В каждой прокламации Троцкий объяснял, убеждал, обращался, звал, льстил, рисовал перспективу. Вот, например, его обращение к солдатам и матросам русской армии:
«Солдаты! Вы долго не понимали требований народа. Ваши начальники и попы лгали и клеветали вам на народ. Они держали вас во тьме. Они натравливали вас на народ. Они заставляли вас обагрять руки кровью рабочих. Они превратили вас в палачей русского народа. Они обрушили на ваши головы страшные проклятия матерей и детей, жен и старцев…
Солдаты! Наше государство – огромный броненосец. На нем насильничают чиновники царские и стонет измученный народ. Спасение для нас одно: по примеру ”Потемкина“ выкинуть за борт всю правящую нами шайку и взять управление государством в свои собственные руки. Мы сами направим ход родного броненосца, которому имя Россия!..
Солдаты! При встрече с народом – ружье вверх! Офицеру, который скомандует залп, – первая пуля! Пусть от руки честного солдата падет палач!»{89}
Когда 14 мая 1905 года русская эскадра под командой вице-адмирала З. П. Рожественского близ острова Цусима приняла бой с японской эскадрой адмирала Х. Того, никто не мог и предположить, сколь страшным будет результат. Царский флот потерпел катастрофическое поражение. Россия была потрясена. Троцкий тут же написал большую прокламацию: «Долой позорную бойню!». Листовка ходила из рук в руки не только в Петербурге, но и во многих городах России. Была она выдержана в таком духе:
«…Флот Рождественского (у Троцкого фамилия Зиновия Петровича дана неправильно. – Д. В.) разрушен без остатка. Погибли почти все суда, убиты, ранены или полонены почти все люди экипажа. Адмиралы ранены или в плену. Нет более эскадры, которая была послана царским правительством, чтобы отомстить Японии за многочисленные поражения. Русского флота не существует. Не японцы уничтожили его. Нет, его погубило царское правительство… Война не нужна всему народу! Она нужна правительственной шайке, которая мечтала о захвате новых земель и хочет народной кровью потушить пламя народного гнева… Долой виновника позорной бойни – царское правительство!»{90}
Троцкий находился под Петербургом и знал, что его искала царская охранка. Но когда разразилась всеобщая октябрьская политическая стачка, Троцкий не выдержал и вернулся в столицу. Революционный подъем наступил вопреки прогнозам большевиков, которые думали, что он произойдет в первую годовщину кровавой бойни у Зимнего дворца, а он произошел на три месяца раньше. Народное творчество силой своего коллективного интеллекта, воли и чувств создало российский «конвент» – Петербургский Совет рабочих депутатов во главе с Г. С. Хрусталевым-Носарем. Троцкого избрали его заместителем. Авторитет революционного органа стремительно рос. Первое заседание Совета состоялось 13 октября, а 15-го там появился Троцкий и сразу привлек внимание всех членов своей бурной энергией, страстными выступлениями, радикальными предложениями. Молодой энергичный революционер был исключительно собран, деятелен, вездесущ, привлекателен. При участии Троцкого приняли решение издавать газету «Известия» как орган Совета; выдвинули требование о введении 8-часового рабочего дня и о признании нового революционного органа как выразителя интересов трудящихся. В Технологическом институте, где разместился Совет, делегации от различных районов столицы ждали распоряжений, инструкций. Царило приподнятое настроение. В составе Совета был образован Исполком, в котором наряду с представителями других организаций были три большевика, три меньшевика и три эсера. Среди большевиков выделялся Сверчков, у меньшевиков – Троцкий, а из эсеров – Авксентьев. Партийная принадлежность Хрусталева-Носаря не была ярко выражена.
Волны стачки расходились все шире и шире. Самодержавная власть была в растерянности. Но ею был сделан шаг, который как бы затормозил революционный локомотив: 17 октября 1905 года царь издал Манифест, в котором обещал народу конституционные свободы. В ночь с 17 на 18 октября толпы народа вышли на улицы с красными знаменами, требуя смещения ненавистных правителей, широкой амнистии, наказания тех, кто организовал кровавое воскресенье 9 января. Народ увидел в вынужденном акте царя свою победу.
Советская историография всегда смотрела на царский Манифест лишь как на вынужденный и хитрый маневр. Но вдумаемся в слова Высочайшего Манифеста.
«…На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:
1. Даровать населению незыблемый основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…
3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью Действий поставленных от нас властей…»{91}
Высочайший Манифест, данный «божией милостью, Мы, Николаем Вторым, императором и самодержцем всероссийским, Царем польским, Великим князем финляндским… и прочая, и прочая, и прочая», не был простой бумажкой, как его изображал «Краткий курс
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
