ничего такого просить.
Донателла с отвращением качает головой.
— О господи. Ладно, забудь, проехали. Когда-нибудь сама все поймешь.
Как же ее расстраивает поведение Донателлы. У нее есть все, что только можно пожелать. Она находчива, умна, хорошеет день ото дня, а их семья по сравнению с огромным множеством других живет в достатке. Если бы она только была добродетельнее, вела себя скромнее и не дерзила в ответ…
— Ты правда думаешь, что этого довольно? Что достаточно быть послушной и тогда все будет в порядке?
С этими словами Донателла прикладывает алоэ под глазом ближе к носу. В дополнение к щеке у нее начинает распухать и переносица. Стоит ей вернуться в «Ре дель Пеше», чтобы подавать клиентам frijoles и пасту al’arabais с кроликом, как весь остров тотчас узнает, что дочь семейства Делиа опять вообразила о себе невесть что.
Мерседес пожимает плечами.
— Ради спокойной жизни можно пожертвовать чем угодно, — произносит она любимое изречение их матери.
Донателла с силой бьет ее кулаком по ноге и кричит:
— А если мне не нужна спокойная жизнь! Неужели ты думаешь, что это все, что есть в жизни?
Мерседес потрясена до глубины души.
— Что ты хочешь сказать?
— Это! Все это… убожество! Все одно и то же, одно и то же. И так всю жизнь!
Мерседес вконец озадачена. Все так живут уже тысячу лет. Зачем что-то менять?
— А что еще то нужно?
— Да что угодно! — опять срывается на крик Донателла. — За пределами этого острова целый мир!
Потом шипит от боли и опять прикладывает алоэ.
Слова сестры повергли Мерседес в ужас. Большой мир таит в себе множество опасностей — так все говорят. Нет ни одной женщины, которая уехала бы из Ла Кастелланы, а затем вернулась обратно.
— Не говори так, Донита! — восклицает она.
Сестра отталкивает ее, встает, идет по выложенному известняком полу к старым воротам в виде арки и смотрит на море. У самого горизонта надрывается от натуги контейнеровоз, ржавый и черный, следующий мимо Алжира в свободную экономическую зону Мальты. Ближе к берегу на перекатывающихся волнах к заливу мчит белое суденышко размером с дом, но отсюда для нее совсем маленькое. На передней палубе несколько крохотных ярко окрашенных фигурок греются на солнышке, будто тюлени. Иногда Мерседес видит проходящие мимо суда размером с целый город, там люди лежат рядами, будто тела утопленников, вытащенные из воды после кораблекрушения. И всегда радуется, что они здесь не высаживаются, что у них слишком тесный порт, да и виды с достопримечательностями далеко не сногсшибательные. Ей кажется, что, если бы все они в одночасье сошли на берег, это было бы сродни нашествию саранчи.
— Я не могу так жить до конца своих дней, — говорит Донателла, — не буду. Если придется, то буду каждый день молиться о смерти.
Мерседес застывает от ужаса.
— Тише, святой Иаков услышит!
— Я тебя умоляю! — восклицает старшая сестра, вихрем врывается обратно в комнату, злобно смотрит на Мерседес. — Ты же не веришь в это все?!
— Во что?
— Что святой Иаков убивает грешников, как мавров. Ты серьезно? Он же умер тысячу лет назад!
— Но потом вернулся, чтобы принять участие в битве при Клавио…
Донателла в ответ только фыркает.
— А все эти девушки? Марсела Перес, Елена Эру, Кариза Дракулис…
Донателла закатывает глаза.
— Боже мой, Мерседес, какая же ты наивная.
— Почему это?
— Никакой святой Иаков их не убивал. Они просто уехали. Уехали, и все.
Вторник
13
Мерседес
Зал для приемов забит народом. Гости высокие, как боги. У них вечеринка.
Как вы вообще здесь оказались?
Мерседес бросается от одного бога к другому, дергает их за рукава и взывает к ним. Вам нельзя здесь находиться. Это не ваш дом. Уходите отсюда. Убирайтесь! Вскоре вернутся хозяева и вас не должно быть здесь!
Слышится звон стекла и взрыв смеха. Кто-то перевернул стол, и пол теперь усыпан осколками. Когда она в ужасе подносит к лицу руки, боги закатываются от хохота. Они пьют пепси-колу из бокалов для шампанского, таких же тонких и высоких, как они сами.
Ее накрывает волна паники. Нет! Нет! Я ведь только-только здесь убралась! Вы что, не видите? Не видите, да? Она вот-вот придет и тогда все сразу закончится! Если Татьяна увидит весь этот бардак, мой долг опять вырастет и я никогда не смогу уйти.
Мерседес плачет. Чувствует, как у нее содрогаются плечи, а по щекам текут слезы. Открывает рот, чтобы взвыть, но не может издать и звука.
Боги не обращают на нее никакого внимания.
Сквозь панику пробивается только одна мысль: я должна здесь убрать. Если их нельзя заставить уйти, то надо хотя бы навести порядок.
Гости становятся все выше и говорят все громче, и она не может заставить их уйти, но если она будет мести и мести, то, может, тогда к приходу Татьяны стекла больше не будет.
Лавируя между их ног, она направляется к кладовке за лестницей, где хранятся веники, тряпки и портреты. Если открыть дверь…
В дальнем конце коридора стоит ее сестра Донателла. Умершая тридцать лет назад. Мокрая до нитки. К синюшному лицу водорослями прилипли волосы. Она тянет вперед руки. «Помоги мне, Мерседес. Помоги».
Услышав ее зов, Мерседес вдруг понимает, что все это сон. «Ты умерла, моя дорогая. Тебя давно нет, а я пропала».
Донателла поднимает руку и показывает на безупречно белую стену позади нее. «Я здесь, Мерседес. Помоги мне. Я здесь».
Она рывком садится в своей узкой белой кровати. Сквозь шторы проникают первые рассветные лучи. Простыни насквозь мокрые, будто она только что вылезла из моря.
Мерседес закрывает руками лицо и заставляет себя сделать вдох.
Сразу после обеда над головой рокочет вертолет, а через три минуты звонят с вертолетной площадки, сообщая о прибытии гостей. Еще каких-то двадцать минут, и Татьяна будет здесь. Звонили заботливые соседи — ее нанимателям даже в голову не придет позвонить заранее. Порой ей кажется, что в их представлении прислуга в этом доме сродни роботам — стоят на зарядке, пока какой-нибудь датчик движения или кнопка не приведут их в действие.
Униформа Мерседес черного цвета. Старомодное платье-рубашка с белыми кантами и обтянутыми белой же материей пуговицами от воротника до колен. Не самая практичная одежда для физической работы. Оно задирается, когда ей приходится за чем-нибудь потянуться или нагнуться, поэтому ей приходится надевать под него черную комбинацию, в которой ужасно жарко. Но в семье Мидов любят униформы, а остальное не имеет значения.
Она оглядывает себя в большом гримерном зеркале, утыканном по периметру светодиодными лампочками, способными высветить любой изъян. После бессонной ночи под глазами залегли темные круги, хотя Татьяна в жизни не обратит на них внимания. Но из пучка, в который Мерседес стягивает волосы на работе, выбилось несколько прядок, а это Татьяна заметит сразу же. Порывшись в кармане, Мерседес находит пару запасных невидимок и возвращает пряди на место. После чего оглядывает лицо и руки, дабы убедиться, что на них нет ни пятнышка грязи, и идет в своих ортопедических туфлях вперед, чтобы провести смотр вверенных ей подразделений до того, как это сделает хозяйка.
Татьяна
