справимся.
Черпать силу во всём!
И я черпала, пыталась мыслить позитивно, глядя в зеркало. Длинные блестящие волосы, стройная, высокая, женственная. Я мгновенно перестала горбиться в новой одежде и с удивлением обнаружила у себя красивую осанку. Я нравилась себе, и даже кислый скептический взгляд Марины не мог нарушить мою внутреннюю и внешнюю гармонию.
— Какое-то это все немного не твоё. Слишком пригламуренно, тебе не кажется?
— Думаешь? — я весело крутанулась на каблуках. — Это все я же! Всё та же Алина. Цени!
Вытащила из уха один из наушников и вставила ей. Там разрывая барабанные перепонки играли Avantasia, побуждали на подвиги, окрыляли и тоже были моим источником силы.
— Не-не, неплохо, правда, — Марина вернула мне наушник и убрала руки в карманы своей ярко-жёлтой ветровки.
В тот день я получила столько внимания, что мой мир вдруг стал чуточку больше и объёмнее. Со мной заговорила Настя Донкина, отличница и спортсменка, она спросила не хочу ли поиграть с ними в баскет после уроков, им как раз нужна была ещё одна девочка в команду для межшкольного соревнования.
— С тобой у нас появятся шансы, я видела, как ты бегаешь на физре, Алин. Давай к нам!
Сил прибавлялось. Димка сделал комплимент, и я бросила Марине невзначай, что попробую позвать его погулять на неделе. Мне казалось, что он был тем самым загадочным парнем, который оставлял у меня на парте конфеты. Вот уже несколько месяцев, кто-то клал мне на стол безумно вкусные мармеладки и леденцы. Я однажды видела похожую упаковку в магазине, но даже маленькая пачка стоила жутко дорого. Наверно Димка тратил все свои карманные деньги на это, потому в столовке он редко покупал себе булочки. Нужно было сказать ему, что не нужно, что он и без конфет мне очень нравится.
— Дрянь какая-то, — сморщилась Марина, когда я поделилась с ней мармеладкой, как если бы это помогло нам вычислить таинственного ухажёра. Сегодня он оставил целых две конфеты.
— А мне очень нравится, — зажмурилась, подставляя лицо весеннему солнцу, которое тоже давало мне сил. Весь мир был на моей стороне, играл за мою команду.
— Тебе и с Донкиной после уроков тусить нравится больше, чем со мной, — пробурчала подруга.
— Ну мы же просто тренируемся, не ревнуй, Марин. Мы уже одной ногой в полуфинале района. Ещё чуть-чуть и принесём победу школе, придёшь поболеть?
— У меня английский в этот день. Не смогу.
— Я же тебе ещё не сказала, когда? — меня больно кольнула её отстранённость, и я совсем не понимала, где провинилась.
Она заметила это и тут же смягчилась:
— Да, я посмотрела вашу сетку турнирную, мне же не все равно, Алин. Ты крутая, я попробую занятие перенести, если мамка разрешит. И это… Мармеладки не Дима тебе дарит… Я знаю кто. Проследила.
— Правда? — сердце быстро-быстро застучало не то с досады, не то от предвкушения. Было бы здорово узнать, кому я так сильно нравлюсь.
— Новенький тот. Парфёнов. У него ещё отец в администрации работает, по всему городу плакаты его предвыборные висят. Видимо, и сынишка его подкупает электорат, — рассмеялась подруга.
— О, Паша Парфенов? — я самую малость разочаровалась. Он, конечно, был довольно милым, и все никак не мог подружиться ни с кем, но… Но он не был Димкой.
— Он самый. Дима не стало бы вот так дарить тебе конфеты.
— Это почему? — я все никак не могла отделаться от разрастающейся на сердце досады, и леденец уже не казался мне таким вкусным.
— Дима бы просто угостил, если бы захотел, конечно.
Наверно, Марина была права. Да, и взгляд Парфенова я стала замечать на себе чаще. Я даже собиралась поговорить с ним, поблагодарить за внимание и попросить больше так не делать. Но мои планы спутало другое открытие. Перед последним уроком в ту самую пятницу я нашла у себя на парте уже не угощение. Помню, как уронила портфель, как задрожали руки, а слёзы потекли сами собой. На столе лежало два искусственных цветка с выцветшими лепестками и комьями земли на пластиковых стеблях. Такие же втыкали родственники в могилу моей бабушки, а я не могла смотреть, это было ужасно. Она же любила живые цветы, она для меня была живая. До сих пор!
— Кто это сделал? — орала Марина на весь класс и крепко обнимала меня, не давая осесть на пол. — Я спрашиваю. Кто. Сделал. Это?
Все молчали, а потом подруга смахнула с парты землю и подцепила пальцами конфету.
— Понятно все. Это ты, Парфёнов?
Подняла взгляд на Пашу, который сильно смутился и попятился к дверям.
— Отвечай, ты это всё устроил?
Он вдруг резко переменился в лице, растерянность сменилась сначала злостью, а потом на его губах появилась жуткая усмешка.
— Хотел напомнить всем, что чёрный этой готке больше к лицу. Слышь, Черникова, кого ты обманываешь? Это все не твоё.
И правда, кого я тогда обманывала. Димка видел во мне лишь подругу, Донкина удобного запасного игрока защиты, Пашка долго готовил жестокий розыгрыш, подкармливая меня как овечку на убой, и только Марина поддержала и была рядом, всегда готовая взять удар на себя.
А Парфёнов не изменился с годами, все такой же мерзавец. Вот только одно не даёт мне покоя до сих пор. Его взгляд. Сегодня он так же зло смотрел на коллег, как тогда на Марину. Интересно, почему? Испортили ему веселье, не дали унизить меня посильнее? Да и пошёл он к чёрту.
Позвонила в квартиру друзей. Ничего им не расскажу об этом глупом сертификате, буду улыбаться и делать вид, что у меня все хорошо.
На пороге меня встретил мрачный Дима и упёрся рукой в дверной косяк, преграждая путь:
— Слушай, Алин, тебе бы надо съехать, желательно, сегодня.
— Все нормально, Дим? — Заглянула в его несчастные глаза, и тут же услышала звук бьющейся посуды, от которого мы оба вздрогнули.
— Бушует, — он смотрел на меня виновато, а я уже видела сумку с моими собранными вещами и переноску с Мортом. — Алин, я вроде собрал все, ты, правда, извини, нас.
— Я что-то не то сделала? Я справлюсь, честно слово, — улыбалась, цеплялась за соломинку, но понимала, что он не шутит, и мне, правда, нужно уйти, потому что где-то в глубине квартиры вдруг зарыдала Марина, и её плач буквально выскреб из меня душу ржавой вилкой.
— Ты. Ничего. Просто уйди сейчас, я тебе все потом объясню. Обещаю.
— C ребёнком что-то? — меня до смерти пугал мертвецки бледный Дима.
— Ребёнок в порядке, у нас мама не в себе.
— Это она,
