конкретном, поле зрения оказывалось на удивление обширным.
За надзирателями следовали офицеры СС в черной форме и двое в гражданском – по всей видимости, гестаповцы. Вся группа, вместе с постанывающим между ними существом, прошествовала мимо нас и скрылась за массивной дверью в самой дальней от меня стене. И только когда нам приказали подняться на ноги и вернуться в свои камеры, до меня начало доходить, что именно я увидел. Сначала я думал, что это была коротко остриженная овца, которую тюремщики, прежде чем забить, забавы ради таскали по тюрьме на задних ногах. Большинство моих соузников истолковали зрелище аналогичным образом, так как всем нам так или иначе довелось познакомиться с надзирательским чувством юмора. Тем не менее присутствие в сопровождающей группе воронья и стервятников не позволяло отнести увиденное к развлекательным мероприятиям: надзиратели всегда бывали как на иголках, когда этот форпост Третьего рейха являлся в тюрьму, чтобы допросить заключенных из-за их политических взглядов или сопротивления режиму. Нет, когда мы сопоставили все наши соображения и обсудили все возможности, нам стало ясно, что увиденное нами существо – как бы невероятно это ни звучало – было зеброй.
Как только наше открытие было озвучено, наступила длинная пауза. Мы сидели молча, погруженные каждый в свои раздумья. Перед нашими мысленными взорами всплыл четкий образ существа: выдающийся вперед рот, черные, похожие на крепко сжатые кулаки, копыта, негнущиеся конечности, указывающие на то, что прямохождение для него не было естественным, а также темные полосы на теле… Интересно, что это были за полосы?
Я, в свою очередь, заметил, что меня самого с животным объединяли вздутый живот и замутненный бессонницей взгляд. Мы украдкой осматривали друг друга, а также отдельные части наших собственных тел, и в этот момент к нам пришло осознание, чего же на самом деле хотели от нас немцы: все мы в той или иной степени были отмечены их замыслом превратить нас в зебр, у всех у нас были те или иные проявления начавшейся трансформации…
* * *
Короче, как-то раз Лео возвращался домой после одного из своих ночных забегов, которые помогали ему хоть на время выбить из памяти подобные лагерные истории. И когда он уже сворачивал на свою улицу, на него из-за угла налетел невысокий мужчина в синей спецовке. Они столкнулись, человек в синем быстренько сунул ему в руки коричневый конверт и продолжил свой путь как ни в чем не бывало, не обращая ни малейшего внимания на оклики и призывы остановиться. О причинах такого поведения Лео догадался, лишь когда увидел несущихся за человеком полицейских.
И что, вы думаете, он сделал с конвертом? Да ровным счетом ничего. Он положил его на тумбочку, где тот благополучно пролежал до следующего вечера. Когда же днем позже Лео вернулся с работы, в его коллекции невостребованных посланий появилось пополнение: в раковине, вброшенное через кухонную форточку, валялось “письмо”:
“Приятель,
тебе досталась одна моя вещь.
Присмотри за ней. Подробности позже.
В.”
Спустя неделю в раковине появилось другое “письмо”:
“Приятель,
Отнеси эту вещь Храпну-нацисту.
Продай подороже. 10 % твои.
В.”
Лео понятия не имел, кто был и кто не был нацистом в Исландии. По правде говоря, он думал, что таковых здесь вообще не водилось, если не считать приверженцев националистической политики – во всех партиях, а также нескольких мальчишек, играющих в костюмированные игры. Все это он знал со слов смотрителя душевой в бассейне. И вот теперь Лео предстояло найти человека, которого так прямо и зовут нацистом, будто это что-то вроде профессии. Мало того, он должен был вести с этим нацистом какие-то дела, хотя и не совсем понимал какие.
Ночное подношение от таинственного В. так и лежало на кухонной тумбочке. Ничего примечательного в нем не было, но Лео решил подойти к делу с оглядкой. Взвесив конверт на руке, он заключил, что тот был не тяжелее обыкновенной книжки бухгалтерских бланков. Он положил его на обеденный стол, чуть приподнял клапан, наклонил голову к самой столешнице и осторожно заглянул внутрь – похоже, просто какие-то бумаги. Может, это секретные документы?
* * *
– Ты не знаешь такого Храпна… э-мм… наци… она-листа? – вполголоса обратился Лео к смотрителю душевой.
Он после бассейна вытирался у своего шкафчика, а смотритель, возя шваброй по белому кафельному полу, пробубнил себе под нос:
– Да много их, всяких Храпнов…
Лео стянул с запястья резинку с ключиком, под ней мелькнул номер узника лагеря смерти. Смотритель, подмахивая тряпкой под батареей, стрельнул глазами по татуировке:
– И наци… оналистов всяких много…
– Да это я так спросил…
Он потянулся к одежде, а смотритель молча исчез за углом выстроенных в ряд шкафчиков. Когда Лео, одевшись, уже направлялся к выходу, смотритель перехватил его на полдороге:
– Мальчишкой я собирал марки. Считалось, что это полезно для детей – возиться со всякими миниатюрными вещами. Ты учишься срезать их с конвертов и отмачивать, ну только если, конечно, сам конверт не представлял интереса для почтовой истории – такие складывали в отдельную папку. Потом отмоченные марки раскладывали на бумаге и сушили под прессом. После чего можно было приступать к их сортировке по годам и типам, а также по водяным знакам, но это уже, когда стал постарше и научился обращаться с химикатами. Да, этим можно было заниматься целыми днями и ночами…
Смотритель замолчал, пропуская какого-то посетителя, а когда тот скрылся из вида, продолжил:
– Ты выслеживаешь редкие марки, бегаешь для соседских старушек по магазинам в обмен на разрешение порыться в их бумагах… Так я, например, раскопал конверт с комбинацией из двух марок: двухшиллинговой обычной с крупным зубцом и четырехшиллинговой служебной с мелким зубцом. Конверт был отправлен из Дью´ пивогура [30], но со штемпелем Гамбурга!
Смотритель понизил голос:
– А старушенция-то ни сном ни духом, какую редкость отвалила мне за то, что я сбегал для нее в магазин за хлебом и молоком. Ха! Она тут недавно померла – на Рождество… Как думаешь, ее наследники с ума не съедут, если прознают? Вот шуму-то будет!
Он хихикнул в кулак:
– Эх, черт, вот уж заживу!
Лео протянул ему руку, чтобы поздравить с трофеем, но вместо рукопожатия смотритель схватил его за ворот рубахи, впихнул в пустую одиночную кабинку и зашипел:
– Если сболтнешь хоть одной живой душе, я тебя прикончу!
И Лео поклялся всем святым ни при каких обстоятельствах не обронить ни слова о том, что смотритель душевой,
