работа?
Дима улыбается; ему совсем не страшно. Хочется как можно скорее рассказать, как обстоят дела. Он набирает в грудь воздуха, но прямо перед ним неожиданно возникает Тоня.
— Это моя работа, — говорит она, — я включила установку.
— Ты чё, припухла? — Серёга грубо хватает её за плечи.
— Эй! Руки! — Дима чувствует себя храбрецом; он ловит кураж, ему хорошо и весело, он верит, что может Серёге навалять, если будет надо.
Серёга цепенеет от такой наглости.
— Выключай, быстро! — Находится Саня.
— Не могу, мальчики, — спокойно отвечает Тоня, — Максик там на шесть часов.
— Чё? — только и выдавливает из себя Серёга.
— То, — объясняет Тоня, — установку невозможно отключить до окончания цикла. Тут нет аварийной кнопки стоп.
— Можно электричество вырубить! — Вмешивается кто-то сообразительный из толпы.
— Не поможет, — Тоня отрицательно мотает головой, — тут многократное резервирование. Генератор, и даже батарея, заряда которой хватит для завершения цикла. А гермодверь даже гидравлическим домкратом не выломать.
— Эта штука ведь, чтобы вакуум создавать, вы что, не в курсе, дебилы? — кричит Саня; Дима мимолётно удивляется, что этот вышибала знает, что такое вакуум.
— Спокойно, мальчики, — отвечает Тоня, — я не убийца всё-таки. Насос сейчас сломан. Работает только таймер, и механизм запора дверей. Так что через шесть часов ваш Максик будет цел и невредим. Ну, разве что штанишки обделает.
Саня хочет ответить, набирает побольше воздуха, даже краснеет, но его жестом останавливает Серёга, внимательно прислушивающийся к трубке возле уха.
— У него уши закладывает, — говорит он.
Тоня бледнеет, и смотрит на Макса сквозь прозрачный иллюминатор на двери. Видно, что он уже на грани — в его глазах плескается чёрная бездна ужаса. Губы бледные. Пальцы сжимают смартфон так, что, кажется аппарат вот-вот треснет.
— Не может быть, — говорит она, — он просто напуган, ему кажется.
— Тут должен быть пульт управления, — говорит Саня вдруг севшим голосом, — чтобы проверить давление внутри.
Тоня срывается с места, и исчезает за установкой. Дима хочет рвануться за ней, но Серёга держит его за плечо. Сопротивляться не хочется: кураж куда-то испарился, оставив неприятный холодок в груди.
Тоня появляется через минуту, бледная как смерть.
— Вызывайте спасателей, — говорит она.
Макс в камере, очевидно, слышит его слова. Его накрывает паническая атака. Он бьётся в дверь, кричит, царапает иллюминатор. По щекам катятся крупные слёзы.
Школьники в полной тишине наблюдают за этим, а потом происходит нечто странное: помещение стремительно пустеет.
— Папа, — Тоня прижимает к уху смартфон, — мне кажется, на стройке возле нашей школы в вакуумной камере человек застрял… Да, включился… Думаю, работает… Нет, не кажется — точно, извини, не так выразилась… Я его вижу… — В её глазах появляются слёзы, — поняла, папочка… конечно…
Она слушает отца еще пару минут, потом убирает трубку от уха, и нажимает сброс. Слёзы из её глаз катятся сплошным потоком.
— Насос починили сегодня ночью, — говорит она, обращаясь к Диме и Андрею, — извините, ребят, я не знала. Ещё час он будет в сознании, пока давление не упадёт слишком сильно. И ещё до двух часов он будет жив. Отец сейчас будет искать оборудование, чтобы взломать дверь — может, ещё успеем. Дверь сделана из жаропрочного композита, обычные сварочные аппараты тут не помогут. А достаточно сильную гидравлику непонятно как затащить в помещение. Есть небольшой шанс пробить стык направленным взрывом.
Время для Димы спрессовывается в череду картинок.
Возле камеры откуда-то появляется Марбара с директрисой; они по очереди то кричат, то плачут. Кажется, его трясут за плечи, но он не может сдвинуться с места — смотрит на Макса, который скорчился на полу у телефона.
Внутри у Димы как будто медленно растёт огромный кусок льда.
Появляется мама Макса. Он помнит её по школьным праздникам. Крупная женщина в бежевом плаще, крашеная блондинка. Вместо лица — размазанная, будто из пластилина, маска. Она прижимается к окну в камеру, колотит слабыми кулаками, тихо, будто бы скуля, причитает: «Максик, сыночек, Максик…» Макс пытается подняться, но ноги слишком дрожат. Кое-как, на четвереньках, он ползёт к двери, прижимая трубку с маминым голосом к уху.
Появляются люди в одежде пожарных. Его хотят вывести, держат за плечи тяжелыми руками в перчатках.
Дима ловит взгляд Андрея. Что-то происходит — его глаза будто вот-вот выстрелят молниями.
Андрей подходит к боковому иллюминатору камеры, в стороне от двери. Кладёт ладони на прозрачную броню. Ничего не происходит, но вся его фигура излучает крайнее напряжение. А потом Дима замечает, как бетонный пол начинает трескаться под его ногами.
На треск, похожий на выстрелы, люди начинают оглядываться, но никто не смотрит на Андрея, он в тени.
Руки в перчатках больше не давят на плечи.
Стена камеры ощутимо прогибается там, где стоит Андрей. Мгновение, и прозрачный кругляш брони влетает внутрь камеры; слышится громкий хлопок, потом — крик Макса, хватающегося за уши. Потом срабатывает аварийная сигнализация, заглушая всё остальное. Гермодвери с шипением разъезжаются в стороны.
Макса выносят на носилках вместе с матерью — её было невозможно оторвать от сына. Он уже не кричит, только недоумённо трёт уши, и шевелит челюстью с открытым ртом.
Тоня рыдает у него на плече. Потом подходит Андрей. Наклонившись к уху Димы, он едва слышно спрашивает: «Ты ведь ничего не видел, да?»
Тропа
Во дворе очень тихо. Прохладная ночь, улица пуста. Слышно, как звук шагов отражается от серых многоэтажек шуршащим эхом. Ни намека на ветерок; листья неподвижны, точно деревья сделаны из эбонита.
Комок стоит в горле, но Дима не плачет.
«Может, вернёмся, а? — Барс, наконец, решается подать голос, — они ведь дети совсем, и погибнут тут. И они не могут отвечать за его поступки».
— Вернёмся, конечно, — ответил Дима шёпотом, и добавил неуверенно, после секундной паузы, — как далеко мы ушли?
«Недалеко совсем, они в соседнем дворе. С ними пока всё в порядке, но мне неспокойно. Чувствую, что-то подбирается к нам…»
— Говори, если что заметишь. Пошли обратно.
Дима оглянулся на тёмный двор, и поёжился: идти в сторону щедро залитой лунным светом улицы было легче, чем возвращаться в зыбкую темноту.
— Ты ведь хорошо видишь, что там, впереди, да?
«Конечно, — ответил Барс, — впереди никакого движения. Если замечу что — сразу скажу».
— Хорошо, возвращаемся, — кивнул Дима.
В этот момент лунную дрёму зловещей ночи разорвал грубый треск мотора. Звук быстро приближался. Почему-то страшно не было. По крайней мере, за себя. Он рванулся что есть силы назад, где оставил спутников.
Звук мотора был такой резкий, что он не сомневался — едет мотоцикл. А потом откуда-то из глубин подсознания всплыло слово
