Книга Межесвет - Юлия Федорченко

это проклятое кольцо? Может ли он рассчитывать на ее возвращение? Ланн невольно представил ее в постели с другим мужчиной, и раскаяние немедленно сменилось вспышкой гнева. Но представители сильного пола не умеют колдовать и не состоят в ковенах, так что если Летиция действительно отправилась туда, куда собиралась, ей не грозит избыток мужского внимания.

— Тебя когда-нибудь интересовали девушки? — неожиданно спросил он.

— Меньше, чем мужчины. — Лиандри умолкла на несколько секунд, а когда заговорила вновь, ее голос стал тише, словно их мог кто-то подслушать. Ее губы, подведенные красным, призывно блестели в полутьме. — В Гильдии у меня не было подружки, хотя у многих они были. Понимаешь, о чем я говорю?

Ланн кивнул. Ему казалось, что подолгу оставаясь с Лиандри наедине и думая о ней, он, разбитый и измученный сомнениями, может на миг увидеть в ней Летицию. И тогда мир перевернется вверх тормашками, он забудет, какая из дорог верная, и рискует сойти с тропы в темный лес, полный греха и обмана. Лайя-Элейна, не познавшая мук страсти, тем не менее знала, насколько изменчиво сердце. Паучиха возомнила, что может читать в его душе, как в раскрытой книге, она воспринимала Ланна как обычного мужчину, а ведь он таковым не был. Долгое время для ульцескора не существовало никого и ничего, имевшего исключительную ценность. Все было пылью и прахом, а теперь ни одна женщина не сможет затушить в его сердце огонь, который разожгла Летиция, кроме нее самой. Да, думал Ланн, закрывая глаза, и она уже попыталась это сделать. Она, сама того не желая, открыла ему обратную сторону любви.

— Ты куришь?

Лиандри достала из кармана платья пестрый мешочек, стянутый тесемкой. Ульцескору внезапно стало спокойнее на душе. Лайя-Элейна понимала, что не сможет его заинтересовать, и поэтому свела его вместе со Снежной Ведьмой. Но разве Лиандри не изменилась за годы воздержания, за долгие ночи в холодной постели, когда ее было некому согреть? Во имя темного искусства Лиандри запретила себе желать, и пусть Кайн смог одним умелым прикосновением растопить прочную ледяную преграду, которую она возвела вокруг своей плоти, этот человек, ныне мертвый, уже не представлял для нее опасности. А ведь она могла сейчас бродить по миру, глубоко несчастная в своем безумии, не сознающая, кто причинил ей такое зло.

— Нет? Тогда мы сделаем вот так.

Прежде чем он успел ее остановить, ведьма бросила на тлеющие угли горстку сухих листьев. Трава задымилась, распространяя сильный запах, забивающийся в ноздри и туманящий сознание, словно наркотик.

— Надеюсь, — Ланн кашлянул и прикрыл ладонью лицо, ощутив нарастающее беспокойство, — ты не собираешься делать глупости.

— Можешь не волноваться на этот счет. Я не Шайна. — Его неловкие попытки закрыться от дыма вызвали у нее раздражение. Лиандри схватила его за рукав. — Дыши глубже, — попросила она. — Считай это подарком или жестом доброй воли. Не бойся меня. Не бойся ничего. Я… — И ее голос затих, а лицо расплылось и скрылось в клубах зеленоватого пара.

…Он поворошил палкой угли и выкатил картофелину на траву. Лавандовые облака стремительно плыли по сумрачному небу, в воздухе отчетливо пахло дождем. Из ближней палатки донеслись голоса, за ними последовал громкий взрыв смеха. Лирен смеялся долго и заливисто, будто ребенок, не знающий печали. Ланн подождал несколько секунд, поднял картофель и принялся перебрасывать его из ладони в ладонь, чтобы остудить. Смуглая рука взметнулась в воздухе над Ланном и соколом устремилась вниз, собираясь похитить угощение, но он уловил движение за спиной мгновением раньше и был готов к нападению. Он схватил девушку за руку выше локтя и с легкостью перебросил ее через себя. Вес Салемы не превышал его собственный, несмотря на разницу в росте. Оказавшись на земле, она рассмеялась и спросила:

— Поделишься со мной, Ланн?

— Нет, — ответил он, счищая кожуру пальцами.

— Даже одной? — Салема приподнялась и нежно погладила мальчика по бедру. — Самой маленькой? Подгоревшей?

Ланн стряхнул ее руку и взял палку. Салеме ужасно хотелось посидеть рядом с ним, смотреть на него и касаться его, раз уж ей не дозволено большего, и она принялась рассыпаться в благодарностях, как только мальчик потянулся к костру. Он бросил в ее сторону крохотный черный предмет, и Салема поняла, что это не картофель, только когда взяла его в руки. Видя, как ее лицо искажается в гримасе, Ланн улыбнулся. Ничего не доставляло ему такого удовольствия, как подшучивать над Салемой, питавшей к нему отнюдь не дружеские чувства. Точно так же он знал, что девушка отужинала с лордом и демонстрируемый ею голод является чистым притворством.

— Дурак! Ненавижу! — закричала Салема.

Она вскочила и яростно швырнула в него угольком. Ланн чуть отклонился, давая снаряду пролететь мимо. Затем вскинул глаза на Салему, и холодная ясность его взгляда подействовала на нее успокаивающе. Причина его несговорчивости так и осталась для нее загадкой, но Салема уже тогда чувствовала, что Ланн никогда ей не уступит, не ляжет в ее постель и не будет ей принадлежать. И она смирилась…

…Она без конца целовала его лоб, щеки, губы, а он неподвижно лежал на берегу и остекленевшими глазами смотрел в небо, словно мертвец. Над головой повис мерцающий купол, ограждающий их остального мира, от всех, кто мог или хотел им помешать. Теплые пурпурные волны и золотые берега. Каскад падающих волос в отблесках алого. Серповидные зрачки в ее глазах. Она что-то кричала, трясла его за плечи, но ее голос тонул в шуме волн. Потом она смирилась с его молчанием и апатичностью, положила голову ему на грудь, сомкнула веки и, кажется, уснула. Тогда он, борясь с оцепенением, охватывающим тело, приобнял ее одной рукой. И ощутил умиротворение и покой, почувствовал себя совершенно свободным, могущим сдвинуть горы и перевернуть мир, вот только ему совсем не хотелось двигаться. Он хотел лишь закрыть глаза и уснуть рядом с любимой, забыться в вечном сне. Ее палец охватывало изящное кольцо…

…Снег кружился в воздухе и покрывал плечи Лиандри и ее склоненную голову. Ланн различал в белых завихрениях очертания эскадры лунных кораблей, скользящих сквозь молочный туман. Их паруса раздувались, наполняясь светом, и на каждом жемчужной нитью была выткана витара — птица с клиновидными перьями, режущими камень и железо. Будь птицы настоящими, он мог бы оседлать одну из них и взмыть в небо, достичь перевернутого замка и задать Богине один-единственный вопрос, терзавший его столь долгое время: почему? Почему она дала силу такой, как Летиция, и без того щедро одаренной природой, девушке со светлым будущим, перед которой открывалось множество