меня возник другой страх.
— Хватит ли плова? — шепнул я Анфалару.
— Грааш, иди сюда, — махнул рукой ведун рубежнику. — Накладывай. Это Грааш, — познакомил меня с крохотным молодым стражником, почти пацаном Безумец. — Его хист не от тварей. Он достался ему от отца. Грааш возвышается, когда рассчитывает всякие штуки. Сколько потребуется дойти до горы или какое нужно дерево по длине для моста. И в этом он достиг определенных высот. У нас хватит еды, Грааш?
— Если накладывать чуть меньше половины этой огромной ложки, — ответил рубежник, чуть помедлив.
— Они не наедятся, конечно, — сказал Анфалар. — Но на всю жизнь запомнят этот день и вкус твоей еды. Для многих это станет самым ярким моментом в их тусклой жизни.
Я сглотнул образовавшийся в горле комом и заставил себя улыбнуться Анфалару. А еще понял, что чтобы не произошло и кем бы они меня не стали считать, пусть и последним негодяем, я не смогу не помогать этому городу.
Глава 7
Что любопытно, бесплатный обед в Фекое не прибавил мне рубцов. Хотя в какой-то момент я начал искренне надеяться на это. А что, интересно было бы, во что вылилась благодарность большей части жителей твердыни. Может, улетел бы на своем хисте в стратосферу и все такое.
Согласно менталитету изнаночников, как объяснил мне Анфалар, это был жест доброй воли, к которому я пришел сам. Никто меня не просил и все такое. Вот если бы люди голодали и появился Матвей в сияющих доспехах на белом коне, то дело другое. Там бы тебя и поблагодарили, и отдали последнее. А так, несмотря на то, что фекойцы еще долго будут вспоминать этот день, во что-то полезное сегодняшнее предприятие конвертировать не удалось.
Единственное, что акции Матвея Зорина на местной бирже под названием твердыня Фекой значительно подросли. В смысле, теперь едва ли была какая собака в городе, которая не знала меня. Ладно, не так выразился, собак здесь я не видел. Но то, что весь город говорил обо мне, как о достойном и хорошем человек — факт неоспоримый.
Поэтому домой я возвращался с каким-то приятным чувством на душе. Даже зудящая в ухо Юния не могла его испортить.
— Жизнь штука нес… сс… сложная. Вот только кто добрыми делами занимается, ничем хорошим не заканчивает. Сс… поверь моему опыту.
— Кто людям помогает, тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя.
— Правильно. Сс… очень мудрые слова. Наверное, сказал какой-то государь?
— Вроде того. Только понимаешь в чем дело, не все в мире делается ради денег или выгоды. И вот если я сделал что-то доброе, а мне на душе хорошо, тот как это назвать?
— Сс… душевный недуг. Лечить тебя надо.
— Да иди ты, — по-доброму закончил разговор я.
Былобыслав ждал нас посреди Изнанки. Да такое ощущение, что очень уж давно. Больше того, увидев меня, он как-то повеселел. Словно действительно боялся, что я могу не вернуться.
— Неужто все припасы съел? — сделал вид, что удивился он.
— Да, так на природе аппетит разыгрывается, просто жуть.
— И где же это в Скугге такая природа?
— Вы, Былобыслав, извините, конечно, но после истории с вашим коллегой, меньше всего мне хотелось бы раскрывать тайны своей жизни чурам.
— В другое время саму мысль о том, что чуры могут навредить рубежнику, я счел бы оскорблением, — торопливо проговорила могущественная нечисть и сделала небольшую паузу. — Но в текущей ситуации вынужден признать правоту претензий.
— Былобыслав, давайте так, я скажу, где был и чем занимался, а вы откроете мне один секрет?
— Какой?
— Зачем чурам столько серебра? Вы его солите? Или знаете что-то о биржевых котировках и запасаете впрок?
Нечисть грустно выдохнула, и почесала лоб.
— Ну что, значит, обратно? — спросил чур, давая понять, что разговор на этом закончен.
— Было бы славно, Былобыслав.
Домой я добрался без особых проблем. Если не считать, что пришлось объехать одну аварию, да заглянуть на СТО — по пути умудрился напороться на гвоздь — то даже без невезения. По сравнению с масштабом возможной непрухи, просто небольшие жизненные неурядицы.
Приехал я затемно, обнаружив на улице лишь распахнутую дверь в баню и уже остывший мангал. Из дома раздавалась какая-то странная грустная музыка, услышать которую я никак не ожидал. Мне думалось, что как только Васильич покинет эту вечеринку, здесь начнется трэш и угар. Но нет.
Внутри мне пришлось лицезреть картину, которая и вовсе обескуражила. Гриша сидел, положив голову на руки и смотрел на налитую стопку. Именно смотрел, а не торопился выпить.
Возле расположился Костян, у которого глаза были на мокром месте. Наверное, еще чуть-чуть, и он бы действительно заплакал.
А завершал картину стоявший в полный рост Митька, который играл на подаренной флейте «Одинокого пастуха». Ну ту самую старую композицию, которую во все фильмы еще запихивали.
И надо отметить, что черт играл действительно превосходно. Ни одной фальшивой ноты, нигде не перетягивал и не ускорялся. Для самоучки — просто отлично. Я и сам замер, боясь разрушить эту хрупкую красоту. Но, как оказалось, безуспешно. Обувница за моей спиной неожиданно грохнулась, явно под весом кроссовок, и таинство вечера испарилось.
— Пришел, — проворчал Костян. — Кинул нас и срулил. Потом и Васильич со своей этой… Гриша, скажи, я скажу…
— Кикиморой, — подсказал бес.
— Ага, кикиморой ушел. Умеешь, короче, ты вечеринки устраивать. Еще черт твой грузит. Дайте, говорит, сыграю одну штуку.
Костян замолчал, схватив стопку, следуя примеру Гриши. Опрокинули они ее почти синхронно.
— Моть, вот ты скажи, вот вроде все есть. Машина, квартира, жена. А че-то счастья нет. Это как?
— Разве счастье измеряется в машинах? — подошел я, отбирая бутылку.
— А в чем?
— Не знаю. Сложный вопрос, Костян. Кто-то говорит, что без детей не может представить жизнь. Кто-то без любимого дела. Иной без… — я почему-то посмотрел именно на Гришу, а не на Митю. — Хобби. Каждому свое.
— А ты счастлив?
— Сегодня, в данный конкретный момент, да. И даже ты этого не сможешь испортить. Давайте завязывать с бухлом, я сейчас заварю вкусный чай, и мы его и будем пить.
— Может, это и правда идея, — вполголоса прошептал друг.
— Какая?
— Дети.
— Костян, вот тебя сегодня мотает.
