Влажное, покрытое конденсатом стекло тяжело лежит в её ослабевших детских ладошках, пальцы слегка подрагивают, не в силах удержать вес бутылки. Вдруг стекло выскальзывает, и мгновение спустя со звоном полторашка разбивается о серый бетонный пол, разлетаясь на осколки и разбрызгивая самогон по полу.
Девочка в ужасе хватается за голову, понимая, что сейчас её ожидает жестокое наказание.
— Простите-простите! — в ужасе восклицает она.
— Мелкая тварь! Ты что творишь⁈ — с визгом тюремщики вскакивают и хватаются за дубинки на поясах. — Ну всё, хана тебе!
— Господа, — бросаю я, резко приблизившись к дивану. — Зачем вы кричите? Разлитый самогон — далеко не самая большая ваша проблема. Вы не знали?
Тюремщики в удивлении оборачиваются ко мне.
— О чем ты, Ка Куля? — хлопает глазами левый монах. — Какая еще у нас проблема?
— Как насчет удушения?
В следующий миг я хватаю обоих за глотки и силой опускаю обратно на диван. Они рыпаются и дергаются, но куда там! Удерживаю мелких монахов на месте, одновременно вскрывая им щиты. Не проходит и полминуты, как буддисты попадают под мой контроль. Только тогда отпускаю худые шеи.
— Сидите тихо, — приказываю, и монахи, выпрямившись, застывают.
Девочка, замерев, смотрит на меня. Большие раскосые глаза, кажется, разучились моргать. Прислушиваюсь к её сознанию. Ребенок на грани истерики. Нет, так дело не пойдет.
— Мунка, хочешь к маме? — негромко спрашиваю. В то же время накрываю сознание малышки релаксирующими волнами, успокаиваю и привожу в тонус. — Я могу отвести тебя. Мунка, ну что? Хочешь?
— Да, — кивает девочка, приходя в себя.
— Сейчас пойдем, только давай возьмем бутерброды твоим родным и друзьям, — киваю на поднос с едой. — Кстати, как думаешь, им понравятся? Попробуй и скажи.
Подбадриваемая моими словами, Мунка подходит ближе и берет из моих рук бутерброд. Приходится взять под контроль её разум, чтобы она не накинулась на еду и не слопала весь сыр с хлебом в один присест, как голодный зверек. С моим участием девочка начинает кушать медленно и размеренно, аккуратно откусывая небольшие кусочки. Так её живот не заболит от внезапного переедания. Постепенно она успокаивается, а её глаза перестают лихорадочно блестеть.
— Очень вкусно, — облизывается ребенок.
— Ага, пойдем и остальных порадуем, — протягиваю ладонь и девочка сразу хватается за неё без всякого внушения.
Когда я возвращаюсь в темницу под руку с девочкой и подносом еды в другой руке, тибетцы не выдерживают и раскрывают рты в шоке.
— Мунка! Моя Мунка! — кидается к решетке женщина.
— Мама! — девочка хватает тонкеи руки, просунутые между прутьями.
— Подождите вы с телячьими нежностями, — произношу я недовольно. — Дайте сначала решетку отпереть.
Девочка, покраснев от смущения, уступает дорогу. Отпираю засов, и мать с дочерью воссоединяются. На унылых лицах тибетцев прорезаются улыбки надежды.
— Добрый оборотень, спасибо, — произносит старик.
— Я же сказал, что телепат, — усмехаюсь, протягивая поднос. — Налетайте, но ешьте осторожно, а то перегрузите желудок.
Тибетцы разбирают бутерброды. Отдаю голодающим также остатки своих батончиков. Мне всё равно уже некогда их доедать.
— Моя деревня в большом долгу пред тобой, оборотень, — кланяется мне старик, а за ним и все остальные тибетцы. Даже девочка смешно сгибается в поясе. — Отныне ты наш друг.
— Ага, — киваю. — Не в обиду тебе, дед, но я сейчас просканирую твою память. Расспрашивать тебя мне некогда.
— Хорошо, добрый оборотень, — снова кланяется старик.
Ничего особенного не нахожу. Тибетцы знают, что их похитили для ритуала, но без понятия, какова его цель. Ладно, я не расстроен. Всё равно скоро мне всё расскажет сам Странник.
— Возвращайтесь в камеру, — командую, и тибетцы вздрагивают в ужасе. Я закатываю глаза. — Сейчас вам не выбраться из монастыря — любой сканер засечет. Так что сидите себе спокойно, ешьте бутерброды и ждите моих соратников.
У Странника точно хватает сканеров, и только меня они не видят.
Старик, поразмыслив, кивает.
— В твоих простых словах великий смысл, добрый оборотень.
Тибетцы возвращаются за решетку, я запираю камеру и вызываю из комнаты отдыха двух тюремщиков.
— Они вас больше не тронут, — объясняю старику. — Просто постоят для виду.
— Огромна же твоя сила, добрый оборотень.
На этом я покидаю пленников. Сильно я не задержался. Мне всё равно нужно было взять тюремщиков под контроль, так как они находятся на пути в катакомбы. Отступать я не собираюсь, но запасной план никогда не помешает.
* * *
Монастырь, темница
— Старый, думаешь у него получится одолеть Странника? — спрашивает молодой тибетец старейшину. Их освободитель только что покинул камеру, направившись в сторону монастырского комплекса.
— Наше дело — не думать, — спокойно отвечает старейшина, с аппетитом уминая бутерброд. — Наше дело — ждать. А еще решить, чем мы отблагодарим Доброго Оборотня за наше спасение, — он требовательно посмотрел на соплеменников. — Ну же?
— Я могу отдать за него замуж свою младшую дочь! — заявляет сапожник Гонго.
— Ещё есть предложения? — проигнорировал старейшина.
— Сварим ему канистру чанга? — предлагает самогонщик Цэде.
— Сплетем кучу корзинок? — не отстает мастер лозоплетения Зэбе.
— А давайте я зарежу барана? — не уступает скотовод Бимб.
— Тьфу на вас! — качает головой разозлившийся старейшина. — На кой ему ваши корзинки, самогон и бараны?
— Деда, — вдруг подает голос малышка Мунка, утопающая в материнских объятиях. — А если подарить дяде Доброму Оборотню артефакт предков?
— Артефакт, говоришь, — задумывается старейшина. — Это можно, но только если добрый оборотень возьмет нас под свое покровительство. Здравая идея, — он бросает взгляд на тибетцев. — Учитесь у Мунки, дурачьё. А теперь думайте, как мы преподнесем артефакт Доброму Оборотню. Устроим ли праздник и прочее…
— Конечно, устроим! — тут же поддержала толпа единым голосом. — Развешаем гирлянды, а еще…
Посыпались предложения, тибетцы загомонили, предлагая идеи. Старейшина отвечал, но то и дело посматривал на дверь, через которую вышел «добрый оборотень». Он специально отвлёк соплеменников, занял их головы мыслями о свободе, будто она уже наступила, но сам себя не обманешь. Добрый Оборотень может проиграть Страннику и погибнуть. Но Оборотня уже стоит поблагодарить за подаренную надежду в этом царстве безысходного мрака. Ну и за бутерброды тоже, конечно.
* * *
Дальше становится людно. Чем выше поднимаюсь,
