Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– И что, он снова сбежал? – подал голос из угла Артилевский.
– Очень ловкий человек наш Иблис. Сбежал! Воспользовался невнимательностью жандармской команды, ранил офицера и скрылся.
– В Турцию драпанул?
– Нет, в Дагестан.
– На восстание уехал? – догадался Лыков. – К последнему имаму?
– Совершенно верно. «Последних имамов», как вы помните, оказалось двое. Сначала в Чечне выбрали некоего Алибек-Хаджи, турецкого шпиона, который специально для борьбы вернулся из Османской империи в родное Ведено. Но там быстро всё исправили, и новоиспечённого имама вздёрнули в Грозной. Более серьёзные события происходили в Дагестане. Вся Авария объявила джихад. Избрали и собственного имама. Им стал Мухаммад-Хаджи, сын знаменитого накшбандийского шейха Абдурахмана. В помощь ему учредили диван из семи улемов, в точности, как было у Шамиля. Лемтюжников вошёл в этот совет; он отвечал в нём за оружие и за связь с турками. Восстание приняло значительные масштабы. Центром его стала резиденция шейха Абдурахмана селение Согратль. Авацы осадили русскую крепость Гуниб, созданную на месте шамилевского притона. Другая крепость – Кумух – была захвачена, а её гарнизон вырезан. Бунтовщики даже осадили Дербент. Напомню, что в это время шла война, и армия была занята на других театрах. Но начальство всё-таки извернулось и собрало требуемые силы. В сентябре началось подавление мятежа. Дербент был разблокирован. Дольше всех держался Согратль. Он был взят штурмом 3 ноября 1877 года, сожжён, а жители переселены на другие места. Имам Мухаммед-Хаджи Согратльский был повешен вместе со всем своим диваном. Кроме Лемтюжникова. Тому, в который уж раз, удалось скрыться. Лишь теперь мы снова знаем, где он находится. И знаем, что он по-прежнему вредит России.
Таубе встал, прокашлялся.
– Господа офицеры! Господин коллежский асессор! Согласно воинского устава, начальник отряда, совершивший сдачу без боя, несмотря на возможность защищаться, подлежит смертной казни. Заслушайте приказ военного министра, генерал-адъютанта Ванновского.
Все дружно поднялись.
– Его высокопревосходительство приказал: вышеназванного изменника, бывшего хорунжего Зиновия Лемтюжникова схватить и доставить в Петербург. Для поступления с ним по закону. Буде это окажется невозможным – казнить на месте.
Барон обвёл всех жёстким взглядом и добавил:
– Приказ кассирован[32]его императорским величеством.
Глава 8
Старые счёты
Остаток совещания прошёл в выборе маршрута. Было два пути к Богоскому хребту: вдоль Андийского Койсу, и вдоль Аварского. В первом случае вьючная тропа доходила до аула Дидо; путь от Темир-Хан-Шуры составлял 160 вёрст. Дорога через Аварское Койсу была длиннее: она заканчивалась у селения Кхиндакх и насчитывала 200 вёрст. Но зато вторая дорога была лучше разработана и ближе подходила к богосским землям. Это закрытое со всех сторон общество помещалось между Дидо и Анкратлем и, по слухам, почти не имело населённых пунктов. Расположенное в ущельях вечно заснеженного хребта, оно никогда не посещалось русскими картографами. Имелись сведения, что лагерь Малдая находится у подножья горы Эдрас, самой высокой на всём Богосском хребте. Но где именно? Высота Эдраса – 13 800 футов! Окружность подошвы составляет не менее 60 вёрст, и всё это – не исследованная местность. Предстояло бродить по ней наугад, под прицелом абрекских ружей и в окружении враждебного населения. А если в отряде появятся раненые? В то же время, не поведёшь же в эти дикие горы пехотную роту… Здешняя малая война – это действия небольших групп особо подготовленных людей. А лица, собравшиеся в кабинете Ильина, все имели именно такую подготовку. Плюсом двенадцать бывалых казаков с урядником – получается сила!
Выступление отряда было назначено через два дня. Идти решили длинным путём, через Аварское Койсу. Таубе с капитаном Ильиным занялись сбором необходимых провианта и снаряжения. Даур-Гирею поручили живой инвентарь, Артилевскому – выбор проводников. Один Лыков остался без дела. Сказав, что свой багаж он соберёт сам, коллежский асессор удалился во флигель. Ему предстояло ещё нанести официальный визит в темир-хан-шуринское управление полиции и передать туда тюк с бумагами. Переодевшись в повседневный мундир, Алексей взял почту и отправился представляться полицмейстеру.
В городе, управляемом военными, полицмейстер, почему-то, оказался статским. Надворный советник Иенсен принял столичного гостя с напускным радушием. Не каждый день в эдакую глушь наезжают чиновники Департамента полиции! нет ли тут подвоха навроде тайной ревизии? Узнав, что гость прикомандирован к экспедиции Военного министерства, Иенсен успокоился. Алексей попросил познакомить его с начальником сыскного отделения, чтобы «поговорить по-свойски». Полицмейстер оживился и гордо заявил:
– Губернский секретарь Печелау очень, конечно, ещё молодой, но сыщик он настоящий. Вот в апреле, в Тавлинской слободе, брали отца и сына Атабаевых. Видные здесь качаги.[33]Опасные ребята, терять нечего! Печелау сначала переоделся дезертиром и лично их выследил. А затем сам же и заарестовал, отважно пойдя на кинжалы. Его сиятельство князь Чавчавадзе подписал представление к Анне третьей степени…
Начальник отделения, действительно, оказался очень молод – не старше 23 лет. Белобрысый, высокий, крепкого сложения, он отнёсся к Лыкову с недоверием. Тот знал уже, что на Кавказе так повсюду. Здешние офицеры и чиновники живут как бы в особом государстве. Всех приезжих они считают чужаками; свой же, пусть и совершенно незнакомый, повсюду встретит радушный приём. С первого же взгляда коренные кавказцы отличали друг друга и сходились мгновенно.
Алексей передал Печелау циркулярное письмо Департамента полиции о розыске бежавшего Раковникова и сказал просительно:
– Прошу, коллега, обратить особое внимание. Будто бы он укрылся в ваших краях. Нет ли каких сведений об этом, хоть агентурных?
– Фамилию я слышал, но сам Раковников нигде у нас не проходил. А вот Санька Мухортый и Санька Чалый недавно объявлялись. Оба здешние, шуринские.
И добавил с иронией:
– Если вам, конечно, что-то говорят эти имена…
Лыков знал, о ком идёт речь. Саньки приходились друг другу двоюродными братьями и носили одну фамилию – Судовиковы. Самые отчаянные были в банде! Дезертиры, сумевшие бежать из страшных Бобруйских военно-арестантских рот, братья отличались особой жестокостью. Свои лошадиные клички они получили за цвет волос[34]: один был брюнет с жёлтым пятном на левом виске, а второй – русый с сильной сединою.
– Чалый должен заметно хромать, – сказал Алексей. – Когда я выбросил его из окна четвёртого этажа, он упал на дровник и сломал ногу.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
