Я даже обернулась, чтобы посмотреть генералу в глаза. Это ещё что за заявление? Ладно бы, он сказал, что я уже стара даже для неприкаянной деревенщины. Я бы даже не обиделась на эту глупость. Но как он меня назвал – северная женщина? Это что, какой-то неполноценный сорт человека, на который даже одинокий крестьянин не позарится?
– Генерал имеет в виду, – пояснил губернатор, – что от смешанных браков сарпальцев и северян не рождаются здоровые дети, это уже давно всем известно.
– Что за глупость, – пробурчала я, но поймала на себе взгляд губернатора и вынуждена была сказать, – Знаете, мы, аконийцы, испокон веков не ладим с нашими восточными соседями тромцами, но ни мы, ни они никогда не считали, что от смешанных браков между нашими народами могут родиться уродцы. Да и практика показывает обратное.
– Охотно верю, госпожа фотограф, но одно дело два северных народа, а другое – северяне и мы, сарпальцы. Та же Шела Крог, хоть и прожила всю сознательную жизнь в Тромделагской империи, вынуждена была выйти замуж за тромца, но здоровых детей произвести на свет не смогла. Её первенец родился недоношенным и больным.
– Да, – кивнула я, припомнив, как читала что-то подобное в газетах, – но её тромский муж тут явно ни при чём. Шела родила сына через девять месяцев после изнуряющего похода на север. Её здоровье подорвали сверхчеловеческие нагрузки, а не муж.
– Как знать. Нам ведь известен неудачный опыт тромской колонизации Старого Сарпаля. Пятьдесят лет назад тромцы завязали торговые отношения с Восточным побережьем, потом начали строить там железную дорогу и попутно навязывать сарпальцам тромские порядки, пока не вспыхнуло восстание и всех иноземцев не прогнали из сатрапии. А пока шла стройка, тромцы привозили в Старый Сарпаль своих рабочих, молодых и сильных мужчин, и те после рабочего дня искали женского внимания среди сарпальских девушек. С тех пор в Старом Сарпале и начали рождаться полукровки. Не тромцы и не сарпальцы, а нечто среднее. За позор и внебрачную связь их матерей родственники гнали из дома. Тромцы бросали своих подруг с детьми и уезжали обратно на север, когда кончался срок их контракта. Дети-полукровки вместе с одинокими матерями вынуждены были влачить жалкое существование. Им не подавали милостыню, их гнали подальше от приличных домов. Любой прохожий мог побить камнями распутницу и её дитя. Матери сами начинали ненавидеть своих отпрысков, некоторые даже спешили избавиться от живого напоминания своего позора. Большинство детей-полукровок погибало в младенчестве, а те, кто выживал и прозябал в нищете и голоде, физическим здоровьем похвастаться не могли. Сейчас уже выросло целое поколение немощных и озлобленных на весь мир полукровок. Хорошо, что они живут в Старом Сарпале, а не в Чахучане. Но мы должны учесть неудачный опыт тромской экспансии на восточном побережье и принять все меры, чтобы не повторить чужих ошибок.
– И что же это за меры? – спросил Леонар.
– Во-первых, в Чахучан аконийские специалисты могут приехать только вместе со своими жёнами. Холостякам путь в нашу сатрапию закрыт. Мы не готовы делиться с ними своими женщинами, ведь у нас их и так мало. Во-вторых, мы не хотим, чтобы у нас, как и в Старом Сарпале пятнадцать лет назад, крестьяне крушили телеграфные столбы и разбирали рельс со шпалами, потому что те стоят на священных местах, на кладбищах и в полях. Тромцы и старосарпальская знать уже совершили свою главную ошибку, когда не захотели прислушиваться к мнению простых людей, но спешили строить новую инфраструктуру так, как это было удобно им. В Чахучане этого не повторится. Любое строительство будет согласовано как с аконийскими инженерами, так и с нашими селянами, на чьих землях появится новая инфраструктура. Нам не нужны крестьянские волнения на религиозной почве и ссора с аконийскими деловыми кругами по поводу сорванных контрактов.
Губернатор ещё долго рассуждал о модернизации подвластных ему территорий и профориентации чахучанцев, и я уже перестала вникать в суть сказанного им.
Зато моё внимание привлекла кошка. Белая, пушистая, она вальяжно вошла в зал, помахивая из стороны в сторону своим толстым хвостом. Потом она упала на пол, повалялась, продемонстрировала мохнатое брюшко и улеглась на бок. Какой милый зверь, так бы и погладила, но надо работать.
Пока губернатор выслушивал вопросы Леонара, я успела сделать ещё пару снимков, а потом снова посмотрела на кошку. На полу она уже не валялась, зато с любопытством принюхивалась к моей сумке для съёмочного оборудования. Одна секунда, прыжок, и кошка уже наполовину залезла в сумку.
Нет, я, конечно, в курсе, что в Сарпале все любят кошек и многое им позволяют, ведь они олицетворение верховной сарпальской богини Инмуланы. Но я не очень хочу сегодня весь вечер протирать объективы и фильтры от белых шерстинок.
Пришлось отойти от камеры и склониться над сумкой.
– Киска, – прошептала я ей по-сарпальски, вдруг поймёт, – вылезай, я тебя сюда не приглашала.
Никакой реакции. Что ж, тогда вытащу любопытное животное сама.
Для начала я провела ладонью по шелковистой спинке. Кошка слегка подняла голову и снова засунула её в сумку. Пришлось обхватить животное за бока и приподнять. И тут милая пушистая непоседа превратилась в бешеную фурию.
С диким рёвом она начала извиваться, а мои руки обожгла боль. Невольно я разжала хватку, и бестия прыгнула на пол. Эта наглая кошка исцарапала мне кисти рук в кровь! Неглубоко, но так неприятно.
Рин Реншу с оханьем тут же подал мне платок, чтобы промокнуть кровь, и предложил пройти в уборную, промыть раны. Я почти согласилась, но обернулась и увидела злобную кошку уже на коленях губернатора. Он с нежностью почёсывал ей ушки, гладил шею, а на её морде читалось неподдельное презрение, видимо, ко мне.
– Джера не любит незнакомцев, – слишком поздно сообщил губернатор, – но если её не трогать, она очень милая кошечка.
Джера, значит. По-сарпальски "милосердная". Оно и заметно…
Белая кошка на фоне тёмных брюк хозяина смотрелась отчётливо, а снимки политиков с их домашними любимцами всегда делают их в глазах публики более человечными и понятными простому обывателю. Поэтому я не успокоилась, пока не сделала несколько снимков губернатора с Джерой, и только потом посмотрела на дорожки крови на коже.
В уборную всё же стоило пойти, но проводить меня на этот раз вызвался сам генерал Зиан. Словно под конвоем он вывел меня из зала. Пройдя через пару коридоров, мы остановились у весьма примечательной резной решётки, за которой виднелась просторная, но тёмная комната с весьма нетривиальной отделкой. Задрапированные красной тканью стены, резные столики, высокие напольные вазы, изящные статуэтки божеств – большего через ячейки решётки я разглядеть не смогла.
– Женская половина, – объявил генерал Зиан и крикнул через ограду, – открыть вход!
Пока мы ждали прислугу, генерал спросил:
– Откуда ты знаешь сарпальский, госпожа фотограф?
Пришлось перейти на привычное сарпальскому ухо тыканье и ответить:
