Потом из подмосковного санатория ей позвонила мать и напомнила о данном Ритой обещании не забывать хотя бы раз в неделю заглядывать в ее квартиру, вытирать пыль и поливать цветы. Делами свой дочери она не интересовалось. Вернее, интересовалась лишь настолько, насколько это способно было не повредить ее драгоценному здоровью.
Рите ужасно не хотелось выходить из дома, тащиться по жаре на другой конец Москвы. Но выбора у нее не было. Если эти проклятые цветы засохнут, мать снова закатит ей скандал со слезами и обвинениями в неблагодарности. Уж лучше пожертвовать ради собственного спокойствия еще одним выходным днем.
О своих взаимоотношениях с матерью Рита давно предпочитала не думать. Это было и грустно, и бесполезно. Тем более что изменить тут ничего уже было нельзя. Как все неисправимые эгоисты, ее мать всегда считала себя центром мироздания, отчего всю свою жизнь страдала и заставляла страдать других. Особенно своих близких.
По этой причине Рита больше любила отца, хотя и между ними тоже никогда не было полного взаимопонимания. Полковник КГБ, он внезапно умер от инфаркта еще в самом начале «демократических» реформ, так и не сумев пережить крушения той системы, служению которой всецело посвятил свою жизнь.
После этого пропасть между матерью и дочерью окончательно стала непреодолимой. Все закончилось неизбежным разменом их трехкомнатной квартиры на двухкомнатную и однокомнатную, причем в разных концах Москвы. Большая, разумеется, досталась матери; меньшая — Рите. Встречаться они, по молчаливой договоренности, старались как можно реже. При этом мать не забывала время от времени звонить дочери, главным образом для того, чтобы лишний раз упрекнуть ее в равнодушии и неблагодарности.
Кроме того, у Риты был старший брат, человек импульсивный и непредсказуемый. С детства главной его мечтой было навсегда уехать из этой, как он выражался, «проклятой страны». И с тех пор как несколько лет назад он наконец перебрался в Америку, ни мать, ни сама Рита ничего о его дальнейшей судьбе не знали. Однако в душе она никогда не осуждала своего брата…
На улице было сущее пекло. Когда Рита добралась пешком до станции метро, она успела пожалеть, что поддалась на увещевания матери. Трястись в подземке ей предстояло долго. Поэтому, чтобы не скучать, она решила купить газету — неважно какую, главное, убить время.
Заглянув в витрину газетного киоска, Рита выбрала одну из популярных столичных газет умеренно желтого окраса и вынула из кошелька пятидесятитысячную бумажку.
— Ой, девушка, а у меня не будет сдачи… — с виноватой улыбкой ответила ей благообразная киоскерша, похожая на старую заслуженную учительницу.
Рита с досадой поморщилась — придется идти менять. А тут еще какая-то расфуфыренная хабалка нетерпеливо пихнула ее в бок монументальной грудью, прошипев что-то насчет «всяких», которые всем мешают.
Проще всего было, конечно, плюнуть и немедленно уехать. Но представив себе невыносимую скуку предстоящего долгого пути в окружении таких вот невозмутимо читающих хабалок, Рита молча стиснула зубы и пошла менять деньги.
Обойдя впустую с десяток коммерческих палаток (известно, как продавцы относятся к подобным просьбам), она наконец добилась своего и, перебирая на ходу засаленную драную мелочь, снова вернулась к газетному киоску.
— А вот и эта девушка! — указав на нее пальцем, неожиданно заявила «заслуженная учительница».
Только сейчас Рита начала понимать, что тут происходит нечто странное. Возле окошечка стояла та самая расфуфыренная хабалка и громко собачилась с киоскершей. Причиной скандала был пропавший кошелек, и подозрение самым естественным образом пало на Риту. Естественно для всех, кроме нее.
— Ну как же, девушка, — сказала «заслуженная учительница», которой явно не улыбалось обвинение в присвоении чужих денег. — Ведь это вы только что подходили?
— Она! Точно она! — возопила пострадавшая. — Надо милицию позвать! Проститутка!..
С трудом отбившись от столь неожиданных обвинений, Рита в конце концов получила свою газету и под гневные вопли хабалки ошеломленно зашагала к метро, чувствуя себя так, будто ее с ног до головы окатили грязью.
«Проклятая страна, — с горечью думала она, спускаясь в подземелье. — Прав был Андрюшка: чтобы здесь жить, надо либо стать святым, либо окончательно превратиться в животное…»
Купленная ею газета оказалась того особого сорта, который особенно нравится читающей публике. В самом деле, что может быть интереснее сплетен, скандалов, слухов? Однако читать ее Рита почти не могла. Ее душило бессильное возмущение. Только слепо перелистав несколько страниц, она понемногу успокоилась и начала осознавать прочитанное. Внезапно девушка насторожилась. Ее внимание невольно привлекла небольшая заметка с фотографией.
«Сегодня, около девяти часов утра, — с волнением прочла Рита, — в своем офисе выстрелом из пистолета в голову покончил жизнь самоубийством директор-распорядитель гуманитарного фонда «Интермед» при российском отделении международного Красного Креста, бывший заместитель министра здравоохранения Муранов Юрий Владимирович. Услышав выстрел, сотрудники фонда немедленно вызвали милицию. Однако прибывшей на место оперативной группе оставалось только констатировать смерть. Начато расследование, о результатах которого пока ничего не сообщается. Остается лишь гадать о причинах этого загадочного самоубийства. Не исключено, что виною тому стала разнообразная коммерческая деятельность, которой занимался покойный. В частности…»
Расправив завернувшийся уголок газеты и мельком взглянув на помещенную рядом фотографию самоубийцы, девушка неожиданно вздрогнула и похолодела.
Это был Юраня!
В Генпрокуратуру Турецкий летел как на крыльях (Кулик высадил коллегу в другом районе возле станции метро). Хотелось побыстрее обрадовать Костю известием, что его довольно необычная теория о взаимном притяжении случайностей оказалась неожиданно верна. Что с успехом и подтвердил новый поворот в этом, казалось бы, изначально «зависшем» деле.
Однако самого заместителя генерального прокурора на месте не оказалось.
— Константин Дмитриевич на заседании в мэрии, — пояснила его верная секретарша (и тайная поклонница) Клавдия Сергеевна. — Потом у него совещание в Минюсте. А потом еще в Контрольном управлении Президента…
— Ясно, — кивнул Александр Борисович. А про себя подумал: «Стареет Костя. Профессиональным сидельцем заделался».
Разговор с Куликом заметно воодушевил Турецкого. Появилась долгожданная ниточка, которая вполне могла помочь распутать весь клубок этого загадочного преступления, похожего на задачу со многими неизвестными. Саша едва удержался от соблазна тотчас за эту ниточку потянуть. Можно было немедленно отправиться в российское отделение международного Красного Креста и начать поиск отправителя «левого» груза, обнаруженного среди обломков разбившегося в Белграде самолета. Вдруг им окажется та самая неизвестная гуманитарная организация, о причастности которой к этому преступлению упоминал в своем письме профессор Ленц?! Но, поразмыслив, Турецкий решил сегодня ничего в этом направлении не предпринимать. Сначала нужно было получить документы Кулика. Тщательно все изучить. А затем уже начинать расследование. И наконец, главное: если коллега из авиатранспортной прокуратуры не преувеличивал и за ним действительно велась слежка, а всю историю с катастрофой кто-то держал под контролем, то любые поспешные действия в данном направлении могли привести к самым непредсказуемым последствиям.
