с руки. А то башку снесут и не поморщатся, я таких типов хорошо знаю.
— Откуда? — не удержалась я, потому что знакомство Леньчика с какими-то там серьезными типами представлялись мне весьма сомнительными. — По телеку в боевиках видел?
— Может, и по телеку, — важно ответил он, приобнимая дрожащую от ночного ветерка Маню за плечи, для чего ему пришлось встать на цыпочки. — Только определенно тебе заявляю: сунешься в это дело — не обрадуешься. Помяни мое слово.
Сестрица тоже пошла в атаку:
— А ты, Анька, больно умная, как я погляжу? Хочешь родную сестру под монастырь подвести? Мне разборки с вашими ментами тоже ни к чему. Как я потом домой уеду? Отпуск-то не резиновый… А этому убиенному от нашей помощи уже радости все равно никакой. Или, может, у тебя варианты получше есть?
— Может, и есть, — вконец обозлилась я, потому что поняла: переть одной против троих — дело зряшное. Но я все-таки вытянула козырного туза из рукава:
— А как же гражданская позиция? Вам что, все равно, что человека грохнули? Вот отсюда и все наши беды, поголовное равнодушие к ближнему своему. Если бы меня грохнули, мне бы было приятно, если бы это кого-то взволновало. А вы… Да как вы жить спокойно будете после этого?
Судя по лицам всех троих, о гражданской позиции они если и имели представление, то весьма смутное. Своя шкура всем была дороже, что, впрочем, вполне понятно. Я, хоть и геройствовала из упрямства, однако понимала, что в данной конкретной ситуации нам и впрямь лучше залечь на дно. Даже если нас начнут разыскивать в связи с убийством, скажем, что ничего не видели. Ведь на самом деле ничего толкового мы не знаем. Так, случайные свидетели. Пусть ищут убийцу те, кому это положено. Наверняка там не дураки сидят. И все-таки голова в мешке не давала покоя, и я принялась опять ныть, досадуя на эту неприятность.
— Так, сейчас едем к морю, часа три — и мы там, — хлопнул себя по коленкам Леньчик, — как раз к утру и прибудем. Заселимся, голову в холод положим, а я рвану к дружку, посоветуюсь. Там и решим, что с ней делать. Теперь бросать ее никак нельзя, а вдруг за нами следят эти типы?
Я повертела головой, но никаких типов не заметила и облегченно вздохнула. Хотя машин вокруг было полно, и каждая потенциально могла таить в себе опасность. Мы по очереди загрузились в машину, и только сейчас я подумала о том, как кстати пригодилась труповозка. В том смысле, что она — как то ружье, что висит на сцене и непременно выстрелит в конце пьесы. Только в нашем случае это можно было трактовать так: если в истории появляется труповозка, то и труп не заставит долго ждать. Точнее, не целый труп, а только голова. Ох, от всех этих мыслей моя собственная голова стала трещать, потому я взяла на руки кота, прижав к себе, положила голову Мане на плечо и почти сразу забылась тревожным сном.
* * *
Проснулась я от солнечного света, бившего мне прямо в лицо. На секунду все события вчерашней ночи показались мне дурным сном, но тут я повернула голову и чуть не заорала от ужаса. То, что вчера ночью я приняла за ящики, оказалось самыми настоящими гробами. Стояли они один на другом и вид имели весьма удручающий.
Маня, свернувшись клубком, спала на сидении рядом, кот отсутствовал. Я выглянула в окошко и не смогла сдержать восхищенный вздох — машина стояла на обочине узкой дороги, перейдя через которую, можно было сразу оказаться на пляже.
Море ранним утром выглядело столь безмятежно и волнующе-прекрасно, что я разом забыла обо всем на свете. Длилось мое счастье недолго. Дверь машины, скрежеща, отъехала в сторону, и в образовавшейся щели показалась голова Мишани. В руках он держал Саньку, весьма довольного жизнью.
— Проснулись? — деловито осведомился он, поглядывая на Маню. — Я с котом погулял, не хватало еще, чтобы он в машине нагадил. А Ленька в магазин пошел, надо заморозку купить. Горошек-то уже тю-тю, а голова безо льда долго не протянет.
— Мог бы и не напоминать, — буркнула я, разом скиснув, и стала будить сестрицу. Та просыпаться категорически оказывалась, и я ее прекрасно понимала.
Вскоре вернулся и Леньчик с пакетами брокколи и кофе для нас. Словно извиняясь, он сбивчиво принялся объяснять, что горошка в магазине не было, отчего голове пришлось довольствоваться брокколи.
— Нашей-то уже все равно, хоть мидиями ее обложи, — милостиво махнула рукой сестрица, потягивая кофеек и удовольствием разглядывая море. — Эх, искупаться бы…
— Как ты можешь думать о веселье, пока у нас в машине этот кошмар? — обиделась я, потому что чужое хорошее настроение почему-то раздражало.
— А чего я должна думать об убийстве, которого не совершала? Моя совесть чиста, я хотела помочь, чуяла беду, так сказать. А ты смеялась, так что…
— Отлично выходит. Я еще и виновата.
— А ты не наезжай на меня! Конечно, душа вся изболелась. И нервы…
— Оно и заметно…
— Каждый день погибают миллионы людей, нам что теперь, не есть и не пить? — парировала Марья, вгрызаясь в предложенное Леньчиком яблоко.
— Лично у меня аппетит отсутствует, — обиженно заявила я, косясь на гробы в углу. Заметив мой взгляд, Мишаня поспешно отозвался:
— Это дружок, который машину дал, оставил. У него пока отпуск, машина без надобности, но гробы некуда было деть, вот они и остались в машине. Нам они не мешали, а подвозить дам мы не планировали. Так что извиняйте, придется потерпеть. Можем прикрыть чем-нибудь…
Я махнула рукой, потому что вспомнила про кота и решила, что не худо бы его покормить. Мишка отломил половину от своей сосиски и протянул мне, а я подумала, что парень он, видать, неплохой, раз животных любит. Хоть и на вид полный придурок.
— Сейчас допьем кофе и поедем заселяться, — обрадовал нас Леньчик, потянувшись за сигаретами. Внезапно он присвистнул и, повернувшись к нам, зашептал:
— Едрить твою в дышло! Менты!
И точно. Высунув головы из машины, мы с Маней увидели, что из-за двухэтажных кирпичных
