Из-за дрожи в руке кружка ударила ему по переносице, и содержимое вылилось на грудь. Он вскочил, стал отряхиваться; на нем был розовый халат его жены. Робертс не брился и не мылся уже несколько дней; он понимал, что слетает с катушек, но не мог собраться с силами, чтобы что-то сделать. Мимоходом забежала дочь, заняла пятьдесят фунтов, потом спросила:
— Ты дом продавать собираешься?
— Какой дом?
Она глубоко вздохнула, совсем как мать, и сказала:
— Этот дом. Ты не можешь здесь жить, кругом мамины вещи.
— И куда мне деваться?
— В однокомнатную квартиру, так живут все одинокие старики.
Он решил, что ослышался. Переспросил:
— Старик… это ты про меня?
— Ох, папа, да ты всегда был старым. Тарик говорит, что тебе пора на пенсию.
— Так ты все еще с ним?
— Разумеется, он моя карма, мы собираемся в Бомбей, чтобы познакомиться с семьей Тарика.
Робертс почувствовал, что очень устал, и сказал:
— Бон вояж.
Его дочь взвизгнула:
— Нам нужны деньги, ты должен продать дом.
Робертс сосчитал до десяти и проговорил:
— Скажи Тарику, пусть придет поговорить со мной.
Дочь закатила глаза:
— Поговорить с тобой? Никто не может с тобой разговаривать. Мама говорила, это все равно что разговаривать с кирпичной стеной.
Он не знал, что говорить дальше, поэтому промолчал. Это завело его дочь еще больше. Она прошипела:
— Какой же ты жалкий. Я тебя ненавижу.
И выскочила из дому, хлопнув дверью. Робертсу захотелось крикнуть: «Ах, так? Тогда верни мои пятьдесят фунтов!»
Ему пришло в голову напустить на Тарика Бранта, чтобы тот вправил индусу мозги. Но вместо этого он пошел к буфету, где держал выпивку, и не обнаружил там ничего, кроме красного вина. Он смутно помнил, как вышел из дому на следующий день после похорон и купил новую партию спиртного. Теперь, оглядев пустые бутылки, он подумал: «Пожалуй, надо взять себя в руки». Умудрился встать под душ и почувствовал себя немного лучше. Затем заглянул в зеркало и даже ахнул от потрясения. На него смотрел небритый сумасшедший с красными глазами. С надеждой на бритье было покончено. Он надел мятый костюм, несвежую рубашку и вышел из дому, решив пополнить запасы продуктов. Охраннику «Сейфвэй» подозрительно его оглядел. Он поспешно вошел, взял тележку и начал ходить между рядами. И заблудился. Робертсу казалось, что на полках стояли только огромные коробки со стиральным порошком. Ему же хотелось купить суп в пакете, молоко, хлеб и, может быть, несколько кусочков ветчины.
— Эй! — услышал он чей-то шепот.
Повернулся и увидел Фоллз. Она была в белом спортивном костюме, который подчеркивал черный цвет ее кожи. Фоллз посмотрела на его пустую тележку, спросила:
— Что ты тут делаешь?
— За покупками пришел.
Фоллз отодвинула тележку, спросила:
— Что тебе нужно… все?
— Немного красного вина.
— Ну, я так не думаю. Нужно сначала купить что-то существенное.
Он хотел сказать: «Вино — это существенно».
Но вместо этого произнес:
— Я подожду снаружи.
Он встал около входа в бар, где продавали спиртные напитки навынос, и подумал: «Может, рискнуть и купить бутылку?» Мимо шла женщина, ведя за руку девочку лет восьми. Поравнявшись с ним, женщина остановилась, порылась в сумке, нашла несколько монеток и сунула их Робертсу в руку, сердито сказав:
— Больше мелочи нет.
И пошла дальше. Девочка оглянулась, на ходу спросила у женщины:
— Мама, это пьяница?
— Ш-ш… — произнесла та. — Он тебя услышит.
Робертс уставился на монеты на своей ладони; от шока по спине его побежали мурашки. Толкая перед собой тяжелую тележку, появилась Фоллз.
— Помоги мне, слышь? — крикнула она.
Он опустил монеты в карман. Фоллз приехала на «дэу». Он спросил:
— Твоя?
— Соседки, — ответила Фоллз. — Я ей тоже продукты покупаю.
Открыла дверь и начала загружать пакеты. Закончив, спросила:
— Ты в порядке?
— Лучше не бывает.
Когда они вошли к нему в дом, она огляделась, спросила:
— Ты здесь в засаде?
Он опустился в кресло, простонал:
— Отдохни, а?
Она промолчала.
Он задремал, проснулся от запаха готовящейся еды. В комнате было идеально чисто. Фоллз протянула ему кружку, сказала:
— Это суп. Ты замерз.
Суп, как ни странно, оказался вкусным, у Робертса появился аппетит. Фоллз дала ему белого хлеба и несколько кусков мяса. Он все съел, сказал:
— Господи, как же вкусно.
Она радостно улыбнулась. От ее улыбки в комнате стало светлее, и Робертс вдруг сообразил, что никогда не видел, чтобы Фоллз так улыбалась. Он сказал:
— Думаю, со мной теперь все будет нормально.
Она долго смотрела на него в задумчивости, наконец сказала:
— Да, я тоже так думаю.
— Я собираюсь продать этот дом.
— Блестящая мысль.
— Ты думаешь?
— Ну да — кто, твою мать, хочет жить в Далвиче?
— Мне казалось, все хотят, — сказал он с искренним удивлением.
Она еще раз улыбнулась, спросила:
— Сколько чернокожих ты знаешь? Я имею в виду, сколько их среди твоих друзей?
— Гм…
— Я так и думала.
Она собрала его грязную одежду и сунула в стиральную машину. Предупредила:
— Используй кондиционер для белья.
— Зачем?
— Господи… Ох уж эти мужчины! Поверь на слово, ладно?
Помолчав в нерешительности, она проговорила:
— Хочу попросить об одолжении.
Он вгляделся в ее лицо, понял, что это важно, и спросил:
— В чем дело?
— Один знакомый пацан попал в беду. Я должна снять его с крючка.
— Неприятности с полицией?
— Да.
— Серьезные?
— Он сказал, что он и его приятели здорово попинали какого-то мужика.
— А ты с какого боку?
Фоллз повесила голову и негромко сказала:
— Скинхед, помнишь его?
— Конечно, он присматривал за тобой, когда ты с катушек слетела, — ответил Робертс. И тут же прибавил: — О нет. Скажи, что ты от него отделалась. Или нет? Решила, что можешь его переделать? Черт, Фоллз, каким он был, таким и остался. Это он пинал того мужика? А… все ясно.
