исключение других. Наряду с акцентом правых популистских партий на принадлежность, с их пивными вечерами и надувными замками, всегда было четкое сообщение о том, кого не приглашают. Подумайте, например, о тысячах голосов, скандирующих, как гимн, на митингах Трампа: «Построй стену». Подтекст послания правых популистов о единстве – это расовая, религиозная или националистическая эксклюзивность. Противопоставление «нас» и «их», «мы» и «они». В этом их самая большая опасность.
Преследуя тех, кто чувствует себя одиноким и брошенным, и создавая сообщество по национальному или расовому признаку, популистские лидеры используют свой трайбализм в качестве оружия против людей, которые отличаются от них. Эти политики поняли, что для тех, кто чувствует себя отверженным, брошенным и одиноким, для тех, кто не привык справляться с различиями и чьи традиционные источники идентичности, будь то класс, работа или церковь, уже не так сильны и безопасны, как когда-то, «социальные идентичности, такие как национальность, этническая принадлежность, язык и пол, становятся, как писали профессора Микко Салмела и Кристиан фон Шеве, более привлекательными как источники значимости (и) чувства собственного достоинства». Я бы добавил к этим «источникам» очарование принадлежности.
Именно здесь
манипулирование одиночеством и изоляцией популистов принимает свою самую уродливую и вызывающую разногласия форму.
Помните, как одинокие люди склонны считать свои районы более враждебными и угрожающими. Вспомните нашу одинокую мышь и то, какой агрессивной она стала, когда к ней запустили другую мышь. И помните, как способность нашего мозга к сочувствию может подавляться одиночеством. Усиливая у своих последователей чувство покинутости и маргинализации и противопоставляя это очевидному политическому благоволению к людям, непохожим на них – как правило, к иммигрантам, – разжигание страха правыми популистами обостряет эмоции, тревогу и неуверенность своих последователей и манипулирует этническими и религиозными различиями, чтобы заручиться верностью и поддержкой. Они сочетают это с призывом к ностальгии по ушедшей эпохе, когда люди, согласно этой версии истории, были более связаны, счастливы и обеспечены до того, как «эти иммигранты прибыли и украли ваши льготы и рабочие места».
Теперь, конечно, правые популисты добавляют к этому: «до того, как эти иностранцы заразили вас смертельным вирусом». Когда разразилась пандемия, ряду политиков-популистов не потребовалось много времени, чтобы использовать кризис, чтобы разжечь расовую, этническую и религиозную напряженность и демонизировать тех, кто отличается от них.
В США пристрастие Дональда Трампа называть COVID-19 «китайским вирусом» спровоцировало волну нападений на американцев азиатского происхождения. В Венгрии премьер-министр Виктор Орбан перешел от обвинений группы иранских студентов, которые были помещены в карантин и позже у них выявили положительный результат на заражения вирусом в Венгрии, к объявлению всех университетов подверженными вирусу, потому что «там много иностранцев». В Италии Маттео Сальвини ошибочно связал распространение болезни с просителями убежища, которые пересекли Средиземное море и попали в Италию из Северной Африки. Доказательств этого утверждения он не представил. Использование болезней как орудия расовой розни и националистического пыла, конечно же, имеет давние исторические прецеденты. Евреев обвиняли в эпидемии Черной смерти, охватившей Европу в четырнадцатом веке, в результате которой были убиты тысячи людей. «Иностранцы» подверглись нападению толпы во время миланской чумы 1629–1631 годов, особенно уязвимыми были испанцы; а ирландские иммигранты якобы несли ответственность за вспышки холеры в американских городах, таких как Нью-Йорк и Бостон, в 1830-х годах.
Пандемии и ксенофобия всегда были взаимосвязаны.
Тем не менее, еще до того как пандемия коронавируса предоставила новую линию атаки против иных, сторонник Лиги Джорджио в Италии, очевидно, усвоил эти сообщения об антагонистическом трайбализме. «Правительство ставит своих граждан на второе место после иммигрантов, прибывающих из Африки, – сказал он мне, – людей, которые приезжают сюда и отдыхают, в то время как многие коренные итальянцы работают на полях без каких-либо социальных прав. Вы должны заботиться о своем сообществе и людях, которые уже живут в вашей стране, а не о людях, которые приезжают из Африки».
Поддерживающий Трампа Терри из восточного Теннесси тем временем выступал против «людей, которых здесь быть не должно, которые забирают льготы, финансы и рабочие места у людей, которые боролись за свою страну. У нас есть бездомные ветераны, а они хотят привезти беженцев из других стран. Нам нужно позаботиться о своих людях».
Как и теории заговора о коронавирусе, это неподтвержденные факты. Беженцы в Германии не получают «денег просто так», помимо тех же социальных выплат, которые получает каждый гражданин, и они фактически сталкиваются с жилищной дискриминацией во многих местах; в США ветераны и граждане имеют право на гораздо большее количество льгот, чем беженцы и иммигранты без документов. Но для тех, кто чувствует себя брошенным, одиноким и игнорируемым; для тех, кто больше не чувствует себя связанным ни с согражданами, ни с государством; для тех, кто уже более склонен считать свое окружение пугающим и враждебным, полным змей, а не палок, и более восприимчив к конспирологическим теориям (как показали недавние исследования те, кто чувствует себя социально исключенными или изгоями), такие позиции, пропагандируемые правыми популистами, явно привлекательны.
Действительно, недавний анализ более 30 000 человек, набранных в рамках Европейского социального исследования (интенсивный анкетный опрос, используемый многими социологами), показал, что тех, кто выражал самые крайние антииммигрантские взгляды, отличали не основные демографические данные, такие как пол и возраст, а вместо этого – финансовая незащищенность, низкий уровень доверия к своим согражданам и правительству, а также социальная изоляция. «В целом, – заключили исследователи, – люди, которые чувствуют себя политически беспомощными, финансово незащищенными и лишенными социальной поддержки, с наибольшей вероятностью станут крайне негативно относиться к мигрантам». И каковы эти три характеристики? Все они являются ключевыми факторами одиночества.
Ксенофобия как механизм объединения
Возложение вины на кого-то другого, кого-то, кого вы изображаете отличным от вас, кого-то, кого вы на самом деле не знаете, – поскольку, как правило, самый сильный антииммигрантский пыл проявляется в местах с низким уровнем иммиграции – оказывается выигрышной стратегией. Во многих случаях это было более эффективно, чем возложение вины на глобальную экономику, неолиберализм, автоматизацию, сокращение государственных расходов или искажение приоритетов государственных расходов, даже если это более точное объяснение того, почему многие люди чувствуют себя маргинализированными. Правые популисты лучше, чем кто-либо другой, понимают, в какой степени эмоции превосходят рациональность и сложность, и насколько мощным инструментом может быть страх. И они используют это, повторяя снова и снова свои сообщения, направленные против иных. Даже если в течение следующих нескольких лет поддержка правых популистов ослабнет, было бы преждевременно бить в похоронный колокол популизма. Его власть над воображением, эмоциями и избирательными намерениями значительной части граждан, вероятно, сохранится.
Дополнительную озабоченность вызывает то, что раскольническая риторика с расистским оттенком часто заразительна сама по себе.
В провокационной
