знал. Снаружи это была обычная белая стена. Люди всегда проходили рядом с ней, не представляя, что находится с другой стороны, и только он непостижимым для себя образом мог заглядывать за эту стену. Ему было любопытно и немного страшно, как он это делал, потому что никаких дверей в стене не было.
Другая загадка состояла в том, что за белой стеной не было никакого помещения — за ней всегда открывался вид на зеленую лужайку. Зато с обратной стороны имелись три небольшие дверки. Это было его потайное место, куда он мог спрятаться так, чтобы его никто не нашел.
Первая дверца открывалась без труда — из нее всегда выбегали звери, иногда вылетали птицы. Он не знал, откуда они там каждый раз появлялись, но ему нравилось их выпускать. Через другую дверь он мог вернуться обратно к людям, а дверь посередине никогда-никогда не открывалась. Она всегда была заперта, хотя ему так хотелось посмотреть, что там за ней находится! Он был уверен, что за той дверью от него скрывалась какая-то удивительнейшая тайна, объяснявшая предназначение белой стены. Но как бы он ни пытался отпереть эту дверь, она никогда не отворялась.
И вот, спустя десятилетия, ему снова снился этот сон. Как будто он стоит рядом с той белой стеной и даже слышит собственный детский смех! Да, именно так он смеялся, когда озорничал. Он вспомнил свой заводной детский хохот и испугался, что, повернув голову, увидит самого себя — бесшабашного мальчугана, убегающего после очередного посещения секретного места. Он поднялся по лестнице, не решаясь прикоснуться к поверхности стены. Он не хотел ничего проверять, ему не хотелось разрушать наивную детскую мечту. Теперь он понимал, что пройти через стену, в которой нет дверей, невозможно. Он знал, что сейчас ничего не получится, и если он приложит к ней руку, то ощутит только вертикальную поверхность, вот и все. Для чего же тогда ему снился этот сон? А может, все-таки…
Набрав в грудь побольше воздуха, Евгений прикрыл глаза. Он вспомнил, как проходил сквозь эту стену — ни о чем не думая, как будто ее не было. Да уж! В детстве у него это отлично выходило — ни о чем не думать.
Вдруг, уловив это краткое мгновение в памяти, он сдвинулся с места — и прошел через стену, заметив краем глаза, как поперечное сечение стены перевернулось, словно в зеркальном отражении. Это было потрясающе, он вновь испытал то забытое чувство восторга! Он вновь увидал за стеной ту самую лужайку, которая нисколько не изменилась. И три дверцы с обратной стороны стены! Он знал, что если откроет крайнюю дверь, из нее выбегут кролики, пятнистые олени, может быть, выпорхнут голуби… Однако в этот раз что-то изменилось — крайнюю дверь кто-то запер. Он взглянул на среднюю дверь, которая никогда не открывалась — и дверь сама перед ним отворилась, приглашая войти внутрь.
***
Сначала за дверью было слишком много света, чтобы определить, что он видит перед собой или над собою. Евгений слегка прикрыл глаза рукавом, привыкая к лучам, струившимся откуда-то сверху, и которые вроде бы притянули его к себе, а затем резко отпустили и поставили на место. Покачнувшись, он понял, что лучи пробивались через высокое окно, над которым смыкались огромные стрельчатые пилястры. На подоконнике возвышался мраморный бюст бенедиктианского монаха, но его не получалось разглядеть из-за лучей. В дымке под окном проступали готические арки — в них были вставлены три мемориальные плиты из черного мрамора. Евгений приблизил к ним голову, чтобы прочесть золотистые буквы на центральной плите.
Надпись была сделана на латыни, но чтобы прочесть имя «Renati Descartes» перевод был не нужен! Очевидно, одна из памятных плит была посвящена Ренэ Декарту. Значит, в его сновидении всплывали отголоски дневного инцидента с тем помешанным на улице. Не хватало еще его теперь здесь повстречать.
— Я знал, что ты меня навестишь!
— Ой! — вздрогнул Евгений от неожиданности.
— Не то чтобы от меня много чего осталось. Голову так и не вернули!
— Ренэ???
Повернувшись на звук, Евгений увидал знакомые контуры лица и белки умных глаз в тени широкополой шляпы. Декарт был одет в мушкетерский жилет с пышным воротником, на боку висела великолепная шпага, неизменная его спутница.
— Только не подумай, что я ностальгирую, но все-таки моя голова чего-то стоила!
— Вот это да, черт подери! Renato Cartesius! — обрадовано уставился на него Евгений.
— Черт здесь ни при чем! Во всяком случае, я на это надеюсь, — Декарт учтиво поклонился возле надгробия, сняв шляпу с красным, зеленым и белым пером.
Ответить ему таким же изысканным поклоном Евгений, разумеется, не мог. Он мало что смыслил в придворном этикете, и даже если бы попытался изобразить такой же шаркающий поклон, выглядело бы это весьма комично. В самом деле, любой современный человек смотрелся рядом с человеком эпохи барокко абсолютным невеждой.
— Студиус Женэ! — Декарт ударил Евгения по плечу, осматривая его одежду и лицо. — Для меня ты так и останешься бродячим философом, потерявшим свою Диогенову бочку.
Ренэ Декарт с удовольствием рассмеялся над бестолковым видом Евгения, одетым в свитерок и штаны-шестикарманники, которые в начале XXI века считались «модным прикидом». Но для Декарта такая одежда в лучшем случае смахивала на робу трубочистов.
— В этот раз найти тебя было труднее, — посетовал Декарт, продемонстрировав на руке некий предмет. — Пришлось использовать виватрон, очередное безумное изобретение старика Кардано!
Евгений с улыбкой осмотрел предмет, напоминающий не то старинный компас, не то наручные часы с крутящимся внутри калейдоскопом.
— Выглядит как китайская игрушка, у нас такие детские гаджеты в любом магазине продаются, — пошутил Евгений из расчета, что Ренэ хотя бы намекнет на принцип действия этой штуковины.
— Для чего живым использовать проявитель живых? Вы и так друг друга видите, — усмехнулся над ним Декарт. — Виватрон бывает необходим только усопшим. Для нас это что-то вроде будильника. Заводишь виватрон, фиксируешь в воображении душу живущего человека, с которым ищешь встречи, и ждешь соответствующей констелляции, когда в астрале наступит подходящий момент.
— Должно быть, незаменимая вещь, этот проявитель живых, — высказал предположение Евгений, не скрывая от Декарта ироничное отношение к изобретению. — И когда наступает подходящий момент, то что происходит? Ты просыпаешься?
— В то же мгновение!
— Но как может проснуться душа усопшего?
— О, есть вещи, которые нам запрещается рассказывать! Но, думаю, кое-что тебе уже знать положено, — Ренэ хитровато подмигнул. — Для начала, ты должен понять, чем отличается живой человек от усопшего. Люди живут, когда бодрствуют, и как бы не живут,
