– Разберемся, – веско сказал Акинфеев. – Надеюсь, с вашей помощью. Минуту, коллеги… наш разговор еще не закончен.
Он оглянулся на своего сотрудника, сделав какой-то понятный лишь им двоим жест. Тот слегка кивнул головой. Подошел к Рейнджу, негромко сказал:
– Вытяните руки вперед.
Рейндж выставил свои «покусанные» спецбраслетами запястья. Он думал, что фээсбэшник хочет осмотреть повреждения, причиненные задержанному ментами, использовавшими при аресте «неконвенционные» наручники. Вероятно, думал он, будет вынесено соответствующее определение в отношении этих двух старших муровцев; не исключено, что они будут наказаны. Но уже в следующую секунду сотрудник ФСБ ловко закрепил на больших пальцах обеих рук Рейнджа импортную «скрепку».
– Конвой! – адресуясь двум мужчинам в штатском, которые ожидали своей очереди в коридоре, скомандовал коллега Акинфеева. – Сопроводите задержанного в наш спецтранспорт!
Глава 6МОЯ ХАТА НЕ З КРАЮ![14]
Оксана думала, что бурно разрыдается, когда доберется до дому и увидит родную маму. Но нет: настолько перенервничала, что к тому времени, когда таксомотор, подбросивший ее от автостанции «Пiвденна»[15]в адрес, притормозил возле крайнего слева подъезда шестиэтажного жилого здания на Саксаганьского, она уже была не способна на проявление каких-либо эмоций.
Анна Николаевна, статная шатенка лет пятидесяти с небольшим, наоборот, вся извелась, издергалась… Чуяло материнское сердце, что с дочерью, родной кровинушкой, случились какие-то неприятности. Она уже ругала себя, что отпустила Оксану одну к этому ее «жениху». Что не отговорила от этой затеи, не отсоветовала, не нашла нужных слов. Ведь он, этот Андрей, не звонил ей уже столько времени, как будто даже и забыл. Пусть бы дождалась от него первого шага… Так нет же: помалкивала все это время, вздыхала… А потом р-раз… собралась в один миг и умчалась к «коханому», пропустив все материнские слова мимо ушей.
Она заранее вышла из квартиры и спустилась во двор (Оксана позвонила еще с автостанции и сообщила, что скоро приедет). Увидев такси, метнулась к машине. Едва сдерживая слезы, расцеловала дочь. Сама расплатилась с шофером. Обнявшись, прошли в подъезд, затем поднялись на лифте на четвертый этаж. Все это время, пока они не оказались в своей квартире, Анна Николаевна держала дочь за руку, словно боялась, что та испарится, исчезнет. Рука была сухой и очень горячей, а сама Оксана выглядела уставшей, даже измотанной – она едва-едва передвигала ноги.
Причем на ногах у нее были какие-то странные шлепанцы – таким дешевым китайским ширпотребом нынешним летом завалены все киевские вещевые рынки…
…Анна Николаевна заперла входную дверь. Некоторое время они стояли в прихожей молча, обнявшись. После смерти Ирины Григорьевны, бабушки Оксаны и родной матери Анны Палей, они уже четвертый год жили в этой просторной трехкомнатной квартире вдвоем. Родители Анны Николаевны, надо сказать, были очень заслуженными людьми, сумевшими проявить себя еще в сороковых-пятидесятых годах прошлого века, в трудные послевоенные времена. Дедушка начинал свою научно-производственную карьеру молодым сотрудником в эпоху легендарного Евгения Оскаровича Патона, основавшего в Киеве знаменитый Институт электросварки АН Украины, впоследствии трудился под началом его сына, Бориса Евгеньевича. Среди всего прочего разработал новаторский метод сварки, применявшийся затем десятилетия на днепропетровском Южмаше при сборке корпусов космических ракет. Доктор технических наук, Герой Соцтруда, автор многочисленных изобретений под грифом «совсекретно». Умер дедушка рано, в восемьдесят седьмом. Ирина Григорьевна на протяжении многих лет трудилась замом заведующей технической библиотекой НИИ им. Патона, в этом же заведении сейчас работала мама Оксаны. Муж Анны Николаевны – соответственно папа Оксаны – трудился там же, в Институте сварки, но уже лет десять преподавал в Киевском политехе, доцент, кандидат технических наук. Примерно столько же времени они состояли в разводе. Забавно, но отчасти причиной семейного разлада послужил «национальный вопрос». Иван Мыколайовыч, папа Оксаны, после обретения Украиной «нэзалэжности» настолько распоясался, что стал уже в глаза называть жену и тещу «кацапками», а своей дочери-полукровке не раз пытался запретить разговаривать на «клятiй москальскiй мовi»…
Понятно, что долго такое не могло продолжаться – самосознание щирого украинца Палея с годами обрело гипертрофированные, порой даже болезненные черты. Дело дошло до смены гардероба, в котором теперь присутствовали сплошь вышиваные сорочки, а также померанчевого окраса шарфы и «краватки»[16]. Трехкомнатную квартиру, которую молодоженам выделила когда-то советская власть, а вернее сказать, лично директор НИИ (учитывая заслуги старшего поколения), пришлось в конце девяностых годов разменять на две «однушки». Вскоре Анна Николаевна и дочь переехали жить к бабушке, а квартирку в районе Святошино стали сдавать. Именно по объявлению о сдаче жилплощади внаем, кстати говоря, и познакомилась Оксана сначала с Юрием Гайдуковым, а затем и его братом Андреем – Гайдуков-старший оформил аренду на себя. Этих денег хватало на оплату содержания обеих квартир. Жили скромно, по средствам, но продавать или обменивать профессорскую квартиру у них и в мыслях не было. Анна Николаевна, женщина еще достаточно привлекательная, второй раз замуж так и не вышла (хотя были варианты). Что касается того, что у дочери, говоря старомодным штилем, возникло влечение к поселившемуся после Нового года в их святошинской квартирке Андрею Гайдукову, то Анна Николаевна относилась к этому поначалу довольно позитивно. Но в последнее время, когда Оксана на глазах у нее маялась и сохла, а ее «ухажер» даже не соизволил в последний месяц прислать о себе хоть короткую весточку, она сама стала сильно переживать за дочь. Опасалась, что этот случай может отбить у ее и без того замкнутой в себе, комплексующей из-за «физического недостатка» дочери всякое желание заводить сколь-нибудь серьезные знакомства с представителями мужской половины человеческого рода…
– Ну что у тебя стряслось, доченька? – сдерживая себя, мягко сказала Анна Николаевна. – Я тут чуть с ума не сошла, пока ты мне не позвонила! Хотела уже в милицию обратиться…
– Не надо беспокоить милицию, мама. – Оксана сбросила шлепки, купленные на пристанционном базарчике нынешним утром, и босиком проследовала в гостиную. – Я ездила к Андрею. Сначала я приму душ, хорошо?
– Подожди, доченька…
Анна Николаевна только сейчас обратила внимание, что у Оксаны на левой голени виднеется довольно глубокая царапина.
– Да у тебя же нога… порезана! – запричитала она, метнувшись к секции, где в одном из ящичков хранились медикаменты и аптечка. – Что ж это такое… Где твои туфли, Оксана? Да подожди же… дай-ка я сначала тебе рану обработаю! Сядь в кресло! Глянь, какая глубокая царапина?! И вот еще ссадины… Ах ты боже ж мой!.. Сиди, я сейчас!..
