Меня мутит, а реальность ещё дрожит, как знойное марево…
— Что я здесь делаю? — с трудом выговариваю. Слова царапают нёбо.
— Дожидаешься заказчика, — спокойно произносит Рома, как будто вокруг не творится лютая дичь.
— Какого заказчика? — бормочу…
— Увидишь — ни с кем не спутаешь…
— Рома, — пытаюсь говорить спокойно, хотя речь размытая и нечёткая, — отпусти меня, пожалуйста… Я ведь не сделала тебе ничего дурного.
— Ты нет, крошка, и мне прямо-таки жаль, что тебя втянули в это, — он на показ жалостливо кривит губы. — Но я не могу… Давлат сделал мне очень много зла. И ей тоже.
— Ей? — значит, мой заказчик — женщина? Это плохо. Обиженная женщина — помесь кошки со змеёй, говаривала обычно Зинаида Сафроновна.
— Да, ей… Вы скоро познакомитесь, — он бросает взгляд на часы на тонком ремешке. — Прямо с минуты на минуту.
— Ну хоть развяжи меня, — прошу, чувствуя, как неприятно ноют затёкшие мышцы и как врезается в тело кожа ремней.
— Не могу, пупсик, — он разводит руками. — Пока она не прикажет…
— Она…
— Она!
По коридору гулким эхом разносится цокот каблуков. Так ходят стервы — будто выстукивая азбукой Морзе, какие они крутые…
Дверь распахивается, и я ещё никого не вижу, но закашливаюсь от запаха парфюма. Это ж сколько надо было на себя вылить?
Мне удаётся рассмотреть женщину — ей около тридцати-тридцати пяти, выше среднего, с идеальной фигурой. Одета в стильный деловой костюм. Коньячного оттенка волосы зачёсаны вверх и уложены в гладкую причёску. Макияж броский, но гармоничный. Эта женщина определённо знает себе цену.
Роман встаёт со стула, идёт к ней навстречу, обнимает за талию и… они начинают отвратительно целоваться…
Мерзость…
Господи, он сначала трогал её, потом — меня… От воспоминания передёргиват. Я вдруг чётко осознаю, что мне непротивны объятия только одного мужчины. И сейчас я не прочь оказаться в них… Но… Рома сказал — Давлат даже не догадывается, где я…
А я бы не отказалась от спасательной операции…
Наконец, любовники отрываются друг от друга.
Женщина небрежно треплет Романа по щеке, а тот смотрит на неё взглядом преданного щена.
— Молодец, мой сладкий, — воркует она, — я знала, что на тебя можно положиться…
Роман картинно раскланивается перед ней:
— Всё для вас, моя королева…
Она одаривает его истинно королевской улыбкой, целует в щёку, оставляя отпечаток алой помады, и направляется ко мне.
Наклоняется, обдавая удушливым запахом своих терпко-сладких духов.
— Ну что ж, рада познакомиться, — говорит она и опускается на тот стул, где прежде сидел Роман, молодой человек же становится у неё за спиной, как верный страж или паж… — Я Элеонора, мачеха Давлата, и, выходит, твоя свекровь…
Интересное кино вытанцовывается, думается мне. Свекровь, значит, ну-ну.
Элеонора, судя по всему, моей реакцией недовольна. Уж не знаю, чего ждала эта женщина? Моей истерики? Мольбы? Страха?
А я тут пытаюсь не расхохотаться. Глупо, конечно, смеяться, когда ты связан и уязвим, но ситуация веселит неимоверно. Ибо злодеи такого уровня — предсказуемы.
— Вижу, ты не рада знакомству, — кривит карминовые губы моя типа-свекровь.
— Нет, что вы, — ехидничаю я, — прыгаю от радости. Просто этого не видно, потому что я, как бы, привязана к кровати.
Элеонора фыркает:
— Уж не надеешься ты, что я тебя отпущу?
Едва сдерживаю смех.
— Что вы, матушка, и надеяться не смею. Покорно приемлю свою участь.
Она встаёт со стула, проходится по комнате туда-сюда. Рома обожающим взглядом следит за нею и злобно зыркает на меня.
— Понимаешь, — наконец, останавливается Элеонора, — у нас с зайчиком, — взгляд на Романа, — уже почти всё получилось. Но тут явилась ты, и испортила все планы.
Усмехаюсь:
— Интересно, каким образом?
— Ты словно околдовала Давлата. Он на тебе прямо-таки помешался. Он ведь повеса и заядлый холостяк. Мы не могли допустить, чтобы какая-то пигалица вроде тебя вскружит ему голову. На кону были слишком большие деньги. Поэтому пришлось подключить одного знакомого экстрасенса.
Я никогда не верила в этих доморощенных магов-гадалок-ясновидящих, но не признавать того, что среди них встречаются уникумы, которые реально могут запудрить человеку мозги, не могу. Что ж, если в голове Давлата поковырялись, то понятны его «тут помню, тут не помню».
— Благоверный твой крепким орешком оказался, — продолжает вещать Элеонора, глупо раскрывая передо мной все карты (видимо, уверена в своей безнаказанности), — и окончательно вытравить тебя из его головы не удалось. Поэтому остаётся одно, — и вот тут я холодею, потому мадам переходит на зловещий тон, — физическое уничтожение…
Глаза Давлатовой мачехи загораются нездоровым блеском, и мне становится реально страшно — мало ли чего на уме у маньяков. А Элеонора выглядит психически нездоровой…
Однако мои размышления прерывает грохот за дверью…
Элеонора досадливо морщится — конечно, кто-то вновь мешает ей осуществить её же гениальный план.
— Ромочка, зайка, разберись, — просит она.
Белёсые брови нашего героя-любовника лезут на лоб:
— Кошечка моя, — мурлычит он, — я немного не по этой части.
Элеонора сводит к переносице идеальные брови.
— Заинька, если всё сорвётся, мы уже оба будем… частями…
Роман вздыхает и идёт к двери, как на эшафот. Бедный мученик.
Его любовница отвлекается от меня и, неприлично грызя ногти, косится на дверь…
— Да что там происходит? — вопрошает она.
Ответ приходит быстро, вернее, прилетает — в приоткрытую дверь рыбкой влетает Ромочка, за ним врывается злющий Давлат, а дальше — группа поддержки: Лампа, со сковородкой наперевес, пафосно сдувающая лезущую в глаза чёлку, Марк и «двое из ларца»…
Элеонора сразу как-то скисает и теряет боевой настрой.
— Вы что тут творите, коза-ностра местечковая? — рычит Лампа и, прежде чем кто-то из мужчин успевает её удержать, кидается на Элеонору с колотушками. И похитительнице следует быть благодарной уже за то, что сковорода не чугунная.
Пока девочки разбираются, а парни пакуют жалобно вопящего Рому, Давлат кидается ко мне и избавляет от пут.
У меня основательно затекли конечности, поэтому я даже пошевелиться нормально не могу…
— Как ты меня нашёл? — интересуюсь, когда меня довольно бережно прижимают к широкой груди.
