нее не было сил: только не сегодня, не сейчас!
Но, к ее облегчению, раздался голос Бренды:
– Эви, ты здесь?
Эвелин выпрямила спину, смахнула слезы, проверила, как выглядит, в старом пятнистом зеркале, поправила волосы.
– Да, я сейчас, только…
Но дверь уже приоткрылась, к ней в комнату заглянула Бренда с обмотанной толстым клетчатым шарфом шеей, из-за которого ее голова выглядела как торчащий из земли ананас.
– Привет, Эви, это всего лишь я. Я хотела… – Она осеклась и пригляделась к Эвелин. – Все хорошо?
В первую секунду та была готова сознаться, что именно сейчас чувствует, и даже объяснить почему. Бренда умела слушать, она бы ее не осудила, подруга бы поняла, что у нее не было выбора и что сделанное было единственным способом проложить себе дорогу. Да и поделиться с кем-то своей бедой было бы большим облегчением.
Но она вовремя вспомнила о неизбежности слухов и решила промолчать. Изобразила широкую улыбку, ту самую, которую столько раз играла на сцене, и ответила:
– Лучше не бывает. Только-только проснулась, вот и все. Представляешь, у меня невероятная новость!
13
Эвелин понравилось бракосочетание. Свадьбы всегда смахивают на театральное представление, когда каждый знает свою роль, свои реплики, свое место. Сама она еще не бывала невестой и сейчас с удовольствием сидела в компании других статистов, гордясь своей внешностью, реагируя по сценарию и неотрывно следя за главными действующим лицами. По ее мнению, это был прекрасный способ провести день.
Церемония происходила в магистрате Камдена. Эвелин предпочла бы присутствовать на венчании и сама выбрала бы только его, если бы выходила замуж, но Бренда и Джим сочетались браком только ради родителей, решительно восстав против белых платьев и увитых цветами скамей.
Выдался ясный мартовский день. Зимний холод постепенно сменялся более терпимой погодой, но Эвелин решила не рисковать и надела длинное платье, свое любимое – на покупку нового у нее еще не было денег; раньше она не думала, что когда-нибудь наденет его при Бренде. Утром, натягивая его, она убедилась, что местами оно ей жмет. Надо будет иметь это в виду. Любому известно, что телеэкран добавляет актеру десяток фунтов.
Дойдя до здания магистрата, она поднялась по лестнице. Присутствовать на бракосочетании без спутника было рискованным испытанием, но она не сомневалась, что не ударит в грязь лицом. Главное – улыбаться и сохранять уверенный вид, а разве это не то, для чего она появилась на свет?
Следуя указателям, она добралась до нужного зала. Гостьи в шляпках, с цветами на платьях выделялись среди большинства в джинсах с отвислым задом, в туфлях на платформе; сразу было видно, где друзья родителей, а где гости самих жениха и невесты. Эвелин решила, что ее облачение позволяет ей не причислять себя ни к одной из категорий, и сочла это плюсом.
Через минуту-другую двери открылись и гости хлынули в зал регистрации. Эвелин прошла в левую часть зала, где выбрала себе место примерно в десятом ряду. Темные деревянные панели на стенах производили впечатление, добавляя церемонии торжественности, но до церкви этому месту было далеко. Джим стоял впереди с мужчиной, показавшимся ей знакомым, – она вспомнила их знакомство на вечеринке Бренды. Он переминался с ноги на ногу, словно пол был горячим, и то и дело оглядывался на дверь.
Голоса вокруг нее начали стихать и в конце концов совсем смолкли. Видимо, появилась Бренда. Эвелин привстала, чтобы ее увидеть. В этот момент мужчина в полосатом коричневом костюме шмыгнул в ее ряд и занял место рядом.
– Еле успел, – сказал он с широкой улыбкой. Глаза у него были светло-карие, в точности как волосы, как будто и то и другое было нарисовано одной кистью.
– Точный расчет, – шепнула в ответ Эвелин. – Еще немного – и вы бы пошли за ней по проходу, или как это здесь называется.
Она улыбнулась, показывая, что не осуждает его, и опять перенесла внимание на Бренду. Та ждала у двери в обществе кругленького господина с зачесанными на голый череп остатками волос. Наверное, это отец Бренды, решила Эвелин, хотя внешнего сходства не заметила. Он поощрительно кивнул Бренде, она – ему, и оба направились к Джиму. Зал наполнился пульсирующим диско-ритмом You Make Me Feel (Mighty Real) Сильвестра, половине гостей трудно было под него не приплясывать, другая половина весело переглядывалась. Эвелин затруднялась с суждением: хорошо, что не Мендельсон, но вокруг ощущалась какая-то тревога.
– Смелый выбор, – прокомментировал музыку мужчина со светло-карими глазами.
Эвелин с улыбкой кивнула. Ей хотелось, чтобы он перестал к ней обращаться. Это было неуместно, но вежливость не позволяла ей просто его не замечать.
Бренда чудесно выглядела в своем светло-желтом брючном костюме. Назвать его свадебным не поворачивался язык, и Эвелин не хватало именно ощущения свадьбы, но Бренда озаряла своей широкой радостной улыбкой весь зал. Эвелин была страшно рада за нее. У Джима сделался такой вид, словно он копил для этого случая радость десятка рождественских вечеров: он завороженно смотрел на приближающуюся невесту, а та шла, слегка пританцовывая. Шагавший рядом с ней мужчина притоптывал одной ногой и отбивал рукой ритм по своей полосатой штанине. Церемония становилась все радостнее, и Эвелин замечала, что регистратор все больше теряется, понимая, что все меньше управляет происходящим.
Когда Бренда дошла до Джима, музыка стихла, и старшие гости облегченно перевели дух. Дальше события развивались по более традиционному сценарию: клятвы верности и подписи в свидетельстве о браке. Эвелин встала и зааплодировала счастливой паре, уже покидавшей зал. Ее сосед так лихо свистнул, что у нее заложило уши. Она инстинктивно накрыла их ладонями.
– Прошу прощения, перебор, – сказал он с застенчивой улыбкой. – На всякий случай, я Тед, Тед Баннистер.
Он протянул для пожатия не очень-то ухоженную руку. Эвелин подала свою, надеясь, что на ее лице не отразилась неприязнь.
– Эвелин Маунткасл.
– Идете тусоваться в паб? – осведомился он.
Эвелин кивнула, и он с преувеличенной ретивостью огляделся по сторонам.
– Никакого мистера Маунткасла? Где кавалер, готовый взять вас под руку?
По мнению Эвелин, он говорил с истинным лондонским акцентом, как будто родился прямо под церковью Сент-Мэри-ле-Боу.
Она покачала головой.
– Боюсь, я одна, – ответила Эвелин, подражая его выговору. Она уже избавилась от своего восточноанглийского акцента и гордилась тем, что никто не может, по крайней мере по голосу, определить место ее появления на свет.
– Раз так, вы позволите мне вас сопровождать? – спросил он.
Тед уже смахивал на Дика Ван Дайка из «Мэри Поппинс». Она колебалась, нужен ли ей при данных обстоятельствах
