сообщила Римме Марковне громким отчетливым шепотом:
— Представляете, Римма Марковна? А вот в наши времена девиц подобного поведения совсем по-другому называли, и в порядочное общество обычно не приглашали, ибо моветон.
— А у нас их называли лоретками, — вспомнила и себе Римма Марковна, поблескивая от радостного любопытства глазами.
— Я на вас в суд подам! — закричала Элеонора Рудольфовна не своим голосом, — за клевету!
— А где тут клевета? — удивилась Нора Георгиевна. — О том, что к вашей дочери женатый мужчина регулярно ходит, все соседи знают. Не единожды видели, знаете ли. А недавно и его супруга приходила, разбираться. Можно и ее позвать, она подтвердит!
Элеонора Рудольфовна побледнела и схватилась за сердце.
— Воспитанием Ольги вы совершенно не занимались, дорогуша, — констатировала Нора Георгиевна, осуждающе качая головой.
— А сейчас она свою Светку в интернат сдала, — тут же наябедничала Римма Марковна, с жутко довольным видом.
— Я смотрю, вас из психушки уже выпустили? — не осталась в долгу Элеонора Рудольфовна.
Римма Марковна побагровела… в общем скандал набирал обороты, вовсю.
Обо мне все давно забыли.
Я лишь успевала переводить взгляд с одной дамы на другую.
— Так, а что это здесь происходит? — в дверях появился раздраженный Иван Тимофеевич, а я мысленно взвыла: позаниматься геометрией теперь уже точно сегодня не выйдет.
— Знакомьтесь! — едко ответила Нора Георгиевна и, прищурившись, добавила. — Это мать той непутевой девицы, что регулярно разрушает чужие семьи и заливает соседей снизу. Пришла сюда, так сказать, восстановить справедливость, насколько это возможно…
— А с какой целью Вы здесь шумите? — перебил Нору Георгиевну Иван Тимофеевич, и та недовольно умолкла, бросая взгляды исподлобья на старшего по подъезду.
— Заявление я принесла, — ядовитым голосом сообщила Элеонора Рудольфовна и для наглядности показала сложенный вчетверо листок бумаги.
— Что еще за заявление?
— В милицию! — осклабилась лидочкина бывшая свекровь, — заявление о том, как гражданка Горшкова, Лидия Степановна, напала на мужа, пребывающего в беспомощном состоянии по болезни, зверски избила его и обманным путем выбила заявление на развод!
Римма Марковна ахнула, а Нора Георгиевна вытаращила глаза и даже очки не поправила.
— Это правда, Лидия? — удивленно взглянул на меня Иван Тимофеевич.
— Правда, — пожала плечами я.
— Но как же так? — не мог поверить он.
— Достал он меня, — буркнула я, — дала разок по мордасам, он разнюнился и написал заявление. Не хочу такого мужа. Тряпка какая-то, а не мужик…
— Замолчи! — психанула Элеонора Рудольфовна.
— Еще и в карты на деньги играет, — продолжала очернять светлый образ Валерия Горшкова злобная я. — И на работу ходит только для галочки…
— В каком смысле для галочки? — спросил Иван Тимофеевич.
— На полставки учителем пения в ПТУ он трудится, — продолжала просвещать соседей я. — Я уговорила его подать заявление на развод еще месяц назад, так Элеонора Рудольфовна велела ему забрать.
— Зачем? — удивилась Нора Георгиевна.
— На квартиру эту он претендует, — выложила козырный туз из рукава я.
— Имеет законное право! — зло зыркнула на меня Элеонора Рудольфовна.
На соседей это известие произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
— О нет! — схватилась за голову Нора Георгиевна, — певицу еле-еле пережили, так теперь еще один певец наклевывается.
— Но они супруги, — задумчиво почесал затылок Иван Тимофеевич.
— И что, что супруги! — вызверилась Нора Георгиевна. — Вам хорошо говорить, Иван Тимофеевич, у вас окна на другую сторону выходят. А мы, на этом пролете, опять все ночи подряд сходить с ума будем? Нет уж! Тем более Лида не желает с ним продолжать жить. У нас, слава богу, давно уже не крепостное право, и мнение женщины учитывается наравне с мнением мужчины!
— Подождите, подождите… — попытался утихомирить разбушевавшуюся соседку Иван Тимофеевич. — А что вы там о побоях в беспомощном состоянии говорили?
Он посмотрел на Элеонору Рудольфовну, и та воинственно расправила тщедушные плечи:
— Валерий тяжело болен, — грустно и торжественно сообщила она и сделала театральную паузу.
— А что с ним?
— Перелом, — пустила материнскую слезинку Элеонора Рудольфовна.
— Ага, палец на ноге он сломал, — тут же влезла Римма Марковна, мстительно.
— И что, что палец?! — возмутилась Элеонора Рудольфовна. — У него гипс! Он не может двигаться. А эта… воспользовалась его беспомощным состоянием и напала!
— Угу… дала по мордасам, — проворчала я.
— В общем так, уважаемая, — прекратил балаган Иван Тимофеевич. — Советую вам с заявлением этим не позориться. Ну, придете вы в милицию. И что дальше? Расскажете, как ваша невестка здоровому мужику оплеух надавала, а он испугался? Не смешите людей.
Элеонора Рудольфовна вжала голову в плечи.
— А по поводу развода, — продолжил развивать тему Иван Тимофеевич. — Я скажу вам так: не лезьте. Захотят — помирятся, а нет — разведутся. Они уже не дети, сами все решат, без вас.
Элеонора Рудольфовна вскинулась в попытке что-то сказать, но ей не дали:
— И с квартирой этой у вас ничего не выйдет! — припечатал Иван Тимофеевич. — Лично займусь этим.
— А они еще мою комнату в коммуналке отобрали, — влезла Римма Марковна, злорадно. — Там теперь эта Ольга живет. Незаконно, между прочим.
— Разберемся и с этим, — кивнул Иван Тимофеевич. — Ресурсы позволяют.
Когда Элеонора Рудольфовна, наконец, ретировалась, и взволнованные соседи рассосались, Римма Марковна решила долепить пельмени сама. А я сказала, что пошла учить геометрию и уединилась в своей комнате.
Там я достала из сумочки старую фотографию, где Лида Горшкова (хотя тогда она была, вроде, Скобелева) рядом с улыбающимся безусым юнцом.
Лида, Лида, кто ж ты такая?
Что за демонов ты скрываешь в своем прошлом?
Что это за паренек рядом с тобой?
Кто же ты, Лида?
И чем дольше я смотрела на эту странную фотографию, тем отчетливее понимала, что надо ехать в Красный Маяк…
Глава 9
— Ты прогуляла собрание! — голос Зои Смирновой зазвенел от негодования. — Почему ты не пришла вчера вечером, Лида? Ты же обещала!
— Разводилась
