— Вам очень плохо жилось в Фекане?
Он знает, что делает. Он ждет, когда губы ее вздрогнут и она постарается придать своему лицу вызывающее выражение.
— Почему вы так думаете?
Ну конечно же! Почему? Он знал Фекан: его бедные домишки жмутся друг к другу у подножия скалы, в переулках, где текут помои.
— Сколько у вас братьев и сестер?
— Семеро…
Отец пьяница. Мать с утра до вечера стирает белье. Мегрэ представляет себе Фелиси, долговязую девчонку с тонкими босыми ногами. Ее устроили судомойкой в портовом ресторанчике, у Арсена. Она ночевала там в мансарде. Хозяин выгнал ее — она стащила из кассы несколько су, и Фелиси стала поденщицей у Эрнеста Лапи, плотника, работавшего на верфи…
Сейчас она ест с подчеркнутой деликатностью, чуть ли не отставив мизинец, и Мегрэ не смеется над ней.
— Если бы я захотела, я могла бы выйти за сына судовладельца…
— Конечно, детка… Но он вам не нравился, правда?
— Не люблю рыжих… Не говоря уже о том, что его отец приставал ко мне… Мужчины такие свиньи…
Любопытно: если посмотреть на нее внимательно, то забываешь, что ей двадцать четыре года, видишь только лицо нервной девочки и удивляешься, как это ты мог хоть на минуту принять ее всерьез.
— Скажите, Фелиси… Ваш хозяин… я хочу сказать, Деревянная Нога вас ревновал?
Он доволен. Он предвидел и резкий взлет подбородка, и взгляд, одновременно удивленный и встревоженный, и гневный огонек, мелькнувший в глазах.
— Между нами никогда ничего не было…
— Я знаю, детка… А ведь он все-таки ревновал, не так ли? Бьюсь об заклад, он запрещал вам бывать по воскресеньям на танцах в Пуасси и вам приходилось убегать…
Она не отвечает. Наверно, удивляется, как мог он угадать эту странную ревность старика, который ждал ее воскресными вечерами, даже ходил встречать под гору, на дорогу, и устраивал ей ужасные сцены.
— Вы намекали ему, что у вас есть любовники…
— А кто мог бы мне помешать иметь любовников?
— Ну, ясно, никто! И вы говорили ему о них! А он обзывал вас всеми именами. Я даже думаю, не случалось ли ему поколачивать вас?
— Я бы не позволила ему дотронуться…
Она лжет! Мегрэ так хорошо представлял себе обоих! В новом загородном домике в Жанневиле они так же отделены от всего мира, как на необитаемом острове. Ничто не связывает их ни с чем. С утра до вечера они сталкиваются, следят друг за другом, ссорятся и все же нужны друг другу потому, что весь мир для них ограничен только ими двумя.
И если Деревянная Нога уходит за пределы домашнего мирка, чтобы в определенный час сыграть партию в карты в «Золотом перстне», то Фелиси тоже иногда хочется во что бы то ни стало убежать в более веселое место.
Пришлось бы запирать ее и сторожить под окнами, чтобы помешать по воскресеньям разыгрывать принцессу, явившуюся инкогнито на танцульку в Пуасси. Как только у нее выдается свободная минутка, она бежит к Леонтине и с увлечением поверяет ей свои выдуманные тайны.
Как все просто! Мелкие служащие входят в ресторан и начинают завтракать, просматривая газету, с изумлением взирают на странную особу, появившуюся в привычной им обстановке. Каждый из них то и дело посматривает на Фелиси. Каждому хочется улыбнуться и подмигнуть официанту.
А ведь она лишь женщина… Женщина-ребенок!.. Вот что стало понятно Мегрэ, вот почему он теперь говорит с ней мягко, дружелюбно, снисходительно.
Он представляет себе ее жизнь в «Мысе Горн». Мегрэ убежден, что, будь Лапи еще жив, он возмутился бы, если бы комиссар ему неожиданно заявил:
— Вы ревнуете вашу служанку…
Ревнует, он, который даже не влюблен в нее, он, который никогда в жизни ни в кого не влюблялся! А ведь совершенно точно — ревновал! Она составляла часть его мира.
Разве он продавал лишние овощи? Разве он продавал фрукты из своего сада? Давал ли он их кому-нибудь? Нет! Это была его собственность. Фелиси тоже была его собственностью. Он не пускал кого попало в свой дом. Он один пил вино из своего погреба.
— Как это получилось, что он принял племянника?
— Лапи встретил его в Париже… Он хотел взять его в «Мыс Горн» еще когда умерла его сестра, но Жак не согласился… Он гордый…
— И однажды, когда Лапи поехал в Париж получать пенсию за четыре месяца, он встретил там своего племянника е плачевном состоянии, не так ли?
— Почему в плачевном?
— Петийон разгружал овощи в Гавре…
— Что позорного?
— Ничего позорного. Напротив! Лапи привез его к себе. Он отдал ему свою комнату, потому что…
Она возмутилась.
— Это совсем не то, о чем вы думаете…
— А все-таки он наблюдал за вами обоими… И что он обнаружил?
— Ничего…
— Вы были любовницей Петийона?
Она опускает нос в тарелку, не говоря ни «да», ни «нет».
— В общем жизнь стала невыносимой, и Жак Петийон уехал…
— Он не ладил с дядей…
— Так я и говорю…
Мегрэ доволен. Он будет помнить простой завтрак в спокойной, такой обычной обстановке ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями. Косой луч солнца играет на скатерти и на графине красного вина. Отношения между ним и Фелиси стали мягче, они почти сердечные. Он прекрасно знает, что, если бы сказал ей это, она протестовала бы и снова приняла презрительный вид. Но она так же, как и он, довольна, что сидит здесь, рада убежать от одиночества.
— Вот увидите, все устроится…
Она почти готова верить ему. Потом ее недоверчивость снова берет верх. Бывают моменты — к сожалению, они мимолетны, — когда чувствуется, что еще немного — и она бросит на Мегрэ простодушный взгляд.
Увы, в тот же миг настороженность снова овладевает ею, и голос ее опять звучит иронически:
— Вы думаете, я не знаю, куда вы клоните?
Она чувствует, что должна одна, совсем одна нести всю тяжесть драмы. Она центр мира. Доказательство — комиссар уголовной полиции, такой человек, как Мегрэ, преследует ее и только ее!
Она не подозревает, что ее сотрапезник одновременно дергает за множество нитей. На улице Пигаль и в ее окрестностях работают инспектора. На набережной Орфевр, вероятно, допрашивают коекаких субъектов, поднятых рано утром с постели в подозрительных меблированных комнатах. Во многих городах господа из полиции нравов интересуются женщиной по имени Адель, которая в течение нескольких месяцев работала в одной из руанских пивных.
Шла обычная работа полиции, которая неизбежно должна привести к каким-то результатам.
В ресторанчике завсегдатаи приветствуют соседей по столу легким кивком: их никто никогда не представляет друг другу, хоть они и завтракают здесь каждый день! Однако комиссар ищет другое: смысл драмы, а не ее механическую реконструкцию.
