окно, поэтому дверь и распахнулась.
Я хотела пройти мимо, но сквозь дверную щель заметила вдруг на стене карту – огромную, во всю стену – и застыла. Карты никогда не давали мне покоя. Я могла часами разглядывать их в дядиной библиотеке, рассматривать в учебниках, изучать в Музее. Но раньше мне не встречалось ничего подобного.
Движимая чистым любопытством, совершенно позабыв о приличиях и всем прочем, я шагнула в комнату. Одно из окон действительно было открыто, но мои глаза видели только карту. Она была невероятно детально прорисована. Даже в Музее Зеннона не нашлось такой.
Я замерла, завороженная тем, как художник изобразил Серру. Я словно парила, как птица, над ее голубыми реками и озерами, зелеными лесами и холмами, беловатыми Серебристыми горами, темно-зелеными низинами, цветными узорами городов, темно-синими морями Сестер, серо-зеленым поясом островов и за ним – черными волнами Штормовых морей.
– Что ты здесь делаешь?
Я вскрикнула и прижала руку к груди. В дверном проеме, нахмурившись, стоял Кинн.
Мое сердце колотилось как бешеное, и я едва вымолвила:
– Дверь открылась от сквозняка… Я увидела карту, не смогла удержаться. Никогда такой не видела…
Кинн не сводил с меня настороженного взгляда:
– Это моя карта. И моя комната.
– Твоя… – Я оглянулась, увидела на двери гардероба школьную форму Кинна, стол, заваленный учебниками, кровать в нише – и отчаянно покраснела. От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы на первый этаж, но Кинн преградил выход и, кажется, не собирался приходить на помощь в этом мучительном положении.
Не в силах смотреть на него, я повернулась к карте и затараторила, что было мне совершенно не свойственно:
– Это изумительная карта! Мне казалось, я уже их все изучила – и в Музее, и дома, и в школе, – но такой точно никогда не видела. Откуда она у тебя?
Кинн наконец соизволил подойти ближе.
– Ее нарисовал мой отец.
В его тихом голосе я услышала нотки и гордости, и печали. Настоящий голос Кинна – я затаила дыхание, боясь спугнуть это мгновение.
Он больше ничего не добавил, и я решилась:
– Это потрясающая карта, живая… Столько деталей… Видно, с какой любовью ее рисовали.
Кинн вздохнул и сказал:
– Отец был настоящим альвионцем, любил путешествовать. Везде побывал. Однажды он так увлекся изучением береговой линии Южных островов, что его едва не унесло в Штормовые моря. Потом он всем рассказывал, что это были происки немор.
Его голос потеплел, в нем зазвучала улыбка. А меня внезапно осенило:
– Ронс Террен… путешественник и картограф… Так ты его сын? Почему же ты в школе не сказал, что вы родственники?
Кинн слегка нахмурился и, помолчав, ответил:
– Я плохо перевариваю чужое любопытство.
Неловкость с новой силой захлестнула меня – что же в таком случае Кинн думает о том, что я ворвалась в его комнату? Он, словно почувствовав мое смятение, заговорил:
– Когда появились Тени, отец был в Зенноне, поэтому здесь и остался. Работал в архиве Музея вместе с мамой. Реставрировал карты. А эту – нарисовал для меня. Это всё, что… – Кинн запнулся, – что от него осталось.
И я вдруг вспомнила.
Мне было лет семь, и я подслушала дома разговор между горничными, наводившими порядок в библиотеке. Беспрерывно охая и ахая, они переговаривались о том, что Тени поглотили торговый караван, шедший из Зеннона в Альвион, а в караване находились путешественник Ронс Террен с женой.
– Пишут, у них тут сын остался, совсем один, – сказала одна из горничных.
– Бедняжка!.. Сохрани его Серра! – надрывным шепотом ответила вторая.
Услышанное тогда привело меня в такой ужас, что я постаралась поскорее об этом забыть.
А сейчас, стоя рядом с Кинном, я смотрела на темно-зеленое пятно Черного леса, где, казалось, было выписано каждое деревце, и у меня на глазах выступили слезы. Я тихо проговорила:
– Мне очень жаль.
Мне хотелось сказать, что я понимаю, как сложно жить без родителей, понимаю, что ему, совсем одному в чужом доме, было еще труднее, чем мне, но слова так и остались невысказанными.
Мы молчали, и в этом молчании рождались другие слова, как вдруг я вспомнила, что у меня на пальце помолвочное кольцо, а завтра меня ждет свадьба. И я поспешно нарушила тишину:
– А ты бы куда хотел отправиться? Если бы не было Теней, конечно же.
Кинн вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.
– Куда угодно. Пройти по стопам отца.
Я улыбнулась и с наигранной веселостью спросила:
– И даже на Худые острова?
– Особенно на Худые острова. Мне всегда хотелось проверить, неужели они настолько узкие.
Я сделала вид, что изучаю карту:
– Хм… Альвион?
Кинн хмыкнул и включился в игру:
– Самый большой порт, самые шумные рынки и сплошные праздники? Однозначно да.
– Нумм? После Альвиона покажется куда скучней.
– После Альвиона всё покажется куда скучней. Но, думаю, яблочный сидр и праздники урожая стоят этой поездки.
– Аир?
– Без вопросов. Как можно пропустить Серебристые горы, у которых серебро только в названии?
– Энтана?
Краем глаза я увидела, что Кинн состроил задумчивую мину, и спрятала улыбку.
– Холодное море, склонность к самопознанию и созерцанию… Ну, даже не знаю. Хотя подожди: древнейший город Серры, старейшая Академия камневидцев, старинный заброшенный маяк, могилы Предков… наверное, можно хотя бы глазком глянуть.
Тут я не выдержала и тихонько рассмеялась. Обернувшись, чтобы спросить Кинна про южные городки, которые мы с ним изучали, я застыла.
Кинн смотрел на карту и улыбался. Его лицо, всегда закрытое, отстраненное, словно осветилось изнутри, и в это мгновение он показался мне совсем другим человеком.
От его улыбки у меня в груди словно взорвался фейерверк. Я опустила взгляд, смутившись, не понимая, что произошло.
В этот миг где-то внизу хлопнула дверь. И тишина пропала.
Кинн пришел в себя первым:
– Наверное, твой дядя уже освободился. Пойдем, я тебя провожу.
Кивнув, я бросила последний взгляд на карту и последовала за Кинном, потрясенная и оглушенная. Перед широкой лестницей он вдруг остановился и повернулся, словно собираясь мне что-то сказать, но потом передумал и молча повел меня вниз.
Дядя с Утешителем расположились в гостиной, и по нетерпеливому взгляду, который бросил в мою сторону дядя, стало ясно, что они ждут нас уже какое-то время.
– Премного благодарю за ваше драгоценное время, Утешитель Йенар. А теперь мы вынуждены откланяться, дела не ждут.
Дядя еще раз пожелал Кинну счастливого дня совершеннолетия, и я внутренне сжалась, потому что я Кинна так и не поздравила, а теперь момент был упущен. Я только и смогла сказать:
– Увидимся завтра.
Он, как и
