– Но почему?! – снова вскричал Токсарид. – Почему они не могут принять как данность то, что меняется со временем? Ведь всё – вкусы, настроения, вИдение мира и отношение к искусству – всё так непрочно и изменчиво…
– Это происходит по той причине, что в моей стране большой художник – будь то ваятель, живописец или зодчий – признаётся лишь как мастер восхваления фараонов. Те, кто отказывается следовать старым правилам, заслуживают осуждения, ибо их искусство, по мнению жрецов, отвратительно и порочно.
– Искусство не может отвращать или порочить! – возмутился Токсарид, темнея лицом. – Красота преходяща, именно поэтому человеку свойственно искать прекрасное в скульптуре, живописи, поэзии или песнях.
Ренси кивнул головой, соглашаясь со словами грека.
– Послушай, мастер Ренси, – продолжал милетец уже спокойнее, – то, что произошло здесь прошлой ночью, возмутительно и не должно остаться безнаказанным. Я буду ходатайствовать за тебя перед Псамметихом. Я скажу, что ты принадлежишь к числу моих близких друзей и что тебе необходима защита. Если он не будет возражать, я пришлю к дому Фаиды своих людей – они будут охранять вас днём и ночью.
– Не уверен, что Псамметих захочет заступиться за меня, – возразил Ренси. – Ведь я попал в число личных врагов его отца. Вряд ли среди близких номарха кто-то решится противоречить ему.
– Псамметих не похож на отца. Характеры этих двух людей различны, как и их взгляды на будущее города. Нехо одержим идеей сделать Саис главным городом не только Нижнего Царства, но и всего Египта. Он ратует за возвращение и упрочение старых традиций в искусстве так же рьяно, как за избавление города от иноземцев. Причём, для него не важно, откуда и с какими намерениями пришли чужаки: будь то греческие купцы или ассирийские захватчики. Вот почему он смог завоевать у народа столь пылкую преданность к себе. Псамметих же открыт всему новому, и, если он когда-нибудь станет номархом, то примет греков, ливийцев, нумидийцев и всех прочих как соотечественников…
– Если Псамметих достигнет цели, – проговорил Ренси с таким видом, как будто ему открылось будущее, – он найдёт твёрдую опору, чтобы сокрушить Ассирию. В одиночку Египту не совладать со столь могущественным врагом…
– Ты понял мою мысль, – одобрил Токсарид, положив руку ему на плечо. – Продолжай работать, мастер Ренси. После разговора со мной Псамметих заставит присмиреть всех, кто пытается ставить тебе палки в колёса…
Ободрённый заверениями грека, Ренси продолжил работу над статуей. Просыпаясь по утрам, он был заряжен бодростью и работал до наступления темноты, не замечая, как летят часы. У него не было времени ни на отдых, ни на встречи с Депетом, и художник с упрёком говорил, что, застряв с головой в изваянии, Ренси совсем покинул мир.
К концу недели Ренси совсем выбился из сил. Чтобы не оставлять статую без присмотра, люди Токсарида ночью оставались в мастерской: их служба была не сложной, ибо они несли её только в те редкие часы, когда засыпал Ренси.
Тогда-то случилось событие, от которого Ренси надолго потерял не только сон, но и все свои самые светлые надежды.
– Я должен тебе сказать… – Начал Депет с обречённым видом, в очередной раз появившись в мастерской Ренси. – Пусть лучше ты узнаешь об этом от меня…
– Депет, ты болен? – испугался за художника Ренси.
– Договор уже подписан и скреплён клятвой в присутствии жрецов Маат…
– Какой договор?
– Нехо тайно посетил фараона в Фивах и вступил с ним в переговоры, обещая свою поддержку в борьбе против ассирийцев. Во дворце говорят, что за эту услугу Тахарка отдаёт ему в жёны свою дочь Мерет.
– Что?! – вскричал потрясённый Ренси. – Ты не ошибся?
– Во дворце только об этом и говорят, – взглянув в пепельно-серое лицо юноши, Депет потупился.
– Нехо сделал это назло мне! – заявил Ренси, нисколько не сомневаясь в своих словах. – Он знал о моих чувствах к Мерет и обманом присвоил себе то, что ему не принадлежало!
– Так думаешь только ты, – возразил ему Депет, – из-за своих непростых отношений с Нехо. Зато жители Саиса уверены, что этот династический брак послужит во благо всей страны. И, знаешь, Ренси, на твоём месте я бы не стал горевать по звезде, которую всё равно не снять с неба. Её судьба начертана богами. Ты же покорись своей судьбе.
Покориться судьбе?.. Ренси сжал зубы так крепко, что желваки выступили на смуглых скулах. Нет, это не в его характере! Проявление покорности в любой его форме всегда было чуждо ему… Но что он мог сделать сейчас, зная, что его не подпустят к Мерет ни на шаг?.. Чем больше Ренси напрягал волю, чтобы найти решение, тем больше чувствовал своё бессилие.
– Ну, а когда… свадьба? – выдавил он; голос был хриплый, совсем чужой.
– Я скажу тебе, как только узнаю об этом, – Депет положил руку Ренси на плечо, желая утешить: таким несчастным тот выглядел в эту минуту.
Ренси был сокрушён. С этого дня он уже не мог целиком отдаваться работе над статуей Фаиды: он выбился из колеи и не мог заставить себя взять в руки молоток и резец. Каждый раз, когда он думал о том, что потерял Мерет навсегда, сердце его пронзала бесконечная, нестерпимая боль и делала его ещё бессильнее.
14
Несколько долгих дней Ренси жестоко страдал, тоскуя по Мерет сильнее, чем тогда, когда она ещё не была невестой Нехо. У него совсем пропал аппетит, и не было ни малейшего желания продолжать ваять. Однажды он всё же сделал над собой усилие и попытался приняться за работу. Из-под резца посыпались искры. Рассердившись, Ренси откинул молоток и резец и сел прямо на пол, у ног статуи.
– Ты очень устал, – сказала ему Фаида, заглянув в мастерскую; она по-своему истолковала настроение Ренси. – Почему бы тебе не отдохнуть и не покататься со мной по реке? Погода сегодня чудесная!
– Это не из-за усталости, – угрюмо отозвался Ренси. – То, из-за чего я испытываю бессилие, невозможно исцелить.
– Отдых исцеляет всё, – с обворожительной улыбкой сказала Фаида.
Она настояла на том, чтобы Ренси покинул мастерскую, а он дал ей отвести себя на барку, что ждала их у причала напротив дома гетеры. Как только они ступили на её борт, рабы подняли сходни и, усевшись за вёсла, пустились в путь.
Парусная барка неторопливо заскользила по речной глади, унося по течению Нила двух пассажиров, стоявших на её палубе. Они долго молчали, не двигаясь с места, только лёгкий ветерок шевелил складки платья молодой женщины и набедренную повязку юноши.
Солнце уже спускалось к горизонту, заливая землю золотисто-пурпурным светом. Ренси, погружённый в свою печаль, едва ли замечал и этот удивительный закат, и позолоченные верхушки пальм в прибрежных рощах, и тихие зелёные лужайки. Он даже не заметил, как его спутница отошла на время и затем вернулась, держа в обеих руках по кубку.
– Выпей, – Фаида протянула ему кубок с игристым вином. – Это напиток блаженства с моей далёкой родины. Если знать меру и пить его не торопясь, наслаждаясь каждым глотком, можно забыть о многих печалях и усталости. Хотя бы ненадолго ощутить свободу мыслей, поступков и… желаний.
