Молчун, но нормальный. Познакомлю потом.
– Договорились, – вздохнул я и протянул Георгию ладонь. – Ладно, пойду. Голова уже не соображает.
– Давай, Вано. Увидимся.
– Увидимся.
Я сошел на три остановки раньше нужной и, прибавив на плеере громкость, медленно зашагал по тротуару. В наушниках «L'ombre triste» от Dark Sanctuary, а в мыслях сырость и грусть. Хмыкнув, я остановился, закурил и, чуть подумав, вытащил телефон из кармана. В левом верхнем углу экрана мигал конвертик. Новое сообщение.
Лаки: Вань, привет. Забыл о нас? Если ты на смене, то ответь, как время будет. У нас сходка планируется на четверг. У Энжи дома, для своих. И ты придешь. Без вариантов.
– Олька. Как и всегда, – улыбнулся я. Затем написал ответ и, сунув телефон в карман, пошел дальше. Прямолинейность Лаки мне всегда нравилась. Она могла высказать все, что думает, любому человеку в лицо. А я… я нет. Неожиданно вспомнились сходки. Теплые, несмотря на мрачную музыку. Вспомнилась Энжи, аккуратно заправляющая вьющийся локон за ухо. Улыбающаяся Никки… Вспомнились друзья, о которых я забыл. И от этого стало особенно неловко. Вздохнув, я поправил рюкзак за спиной и ускорил шаг.
Глава четвертая. Острое женское.
В четверг вечером я достал из шкафа черную рубашку с коротким рукавом, черные джинсы и спрятанную в ящике цепь, которую обычно вешал на бедро. Цепь частенько выручала меня, если на прогулках доебывались местные гопники. Они считали, что готы – это отбросы из мира неформалов. Вот только не догадывались, что и среди готов достаточно людей, способных за себя постоять. Как пацанов, так и девчонок. Кто-то таскал с собой цепи, кто-то кастеты, отлитые из аккумуляторных, свинцовых пластин еще в детстве, а кто-то не брезговал и ножами. Однако большинство сходок проводились на квартирах друг у друга и очень редко на кладбище или в клубе «Семерки». Все-таки готы, народ меланхоличный и малообщительный.
К тусовке, которой верховодила Лаки, я прибился в конце школы. Серый, мой сосед по подъезду, как-то дал послушать подборку дисков из журналов, которые ему отец привозил из Москвы. Я послушал и пропал в этой музыке с головой. На одном диске была сборная солянка. На обложке мрачная девушка с белыми крыльями и надпись каллиграфическим шрифтом: «Beauty in darkness». На диске, помимо стандартного для тех лет мелодик-дэта и пауэра, была и готика. Пусть и мейнстримовая. Lacrimosa, HIM, ToDieFor, For my pain и Sentenced. Мне хватило и пяти песен, чтобы полюбить готику во всевозможных проявлениях. А Серый, не стесняясь, подкидывал мне все новые и новые группы, пока я не открыл для себя дум и фьюнерал-дум. Мрачная, величественная и тяжелая музыка, на удивление, успокаивали меня и приводили мысли в порядок. Со временем я привык к тому, что в наушниках всегда играет что-нибудь из фьюнерал-дума. Лишь когда было особое настроение, я мог послушать что-то из традиционной готики. Отец, конечно, поворчал на тему моих музыкальных предпочтений, но тоже смирился. И с музыкой, которую я слушаю, и с людьми, с которыми я дружу.
– Ванька! – обрадованно воскликнула Энжи, когда открыла дверь. Я улыбнулся в ответ и, приобняв, чмокнул Энжи в щечку. – Наконец-то! Сто лет тебя не видела.
– Ну, прям уж сто лет, – хмыкнул я, проходя в коридор. К нам подошла Лаки, которую я тоже обнял. Из глубин квартиры до нас доносился мрачный и гипнотизирующий вокал Питера Стила, от которого Олька была без ума. «Страшный он, но притягательный», туманно говорила она, когда кто-то задавал вопрос о том, почему ей нравится Пит Стил.
– Пока за тебя не решишь, сам не придешь, – строго сказала Лаки, наблюдая, как я разуваюсь. – Работа?
– И работа тоже, – вздохнул я. – Смена выматывает так, что сил не остается.
– Ничего. Сейчас в норму придешь, – со знанием дела ответила Энжи. На самом деле Энжи звали Аней и училась она в параллельном классе в одной школе со мной. С ней я познакомился на школьной дискотеке, куда каким-то чудом умудрился попасть, хотя на тот момент уже всерьез увлекался готикой. Поначалу Энжи морщила нос, но к концу вечера оттаяла и даже позволила проводить её до дома. Потом были неловкие поцелуи в обоссанном подъезде и визгливые вопли соседей, переполошившихся из-за стонов Энжи. Она же познакомила меня с Лаки и со своими друзьями, которые со временем стали и моими друзьями. Вот только Энжи после тех поцелуев в подъезде хранила нейтралитет. Иногда её перекрывало и поцелуи возвращались, а на утро она снова превращалась в привычную версию себя – холодную, отстраненную и гордую.
Жила она, как и я, на Речке. Через три дома по проспекту от моего двора. И сейчас в квартиру, где она жила, набилось достаточно народу. На диване в гостиной играл на гитаре Колумб, известный в неформальской тусовке музыкант и друг Лаки. Казалось, что он способен любую песню сыграть на акустике так, что ни за что не поверишь, что оригинал звучал по-другому. Рядом с Колумбом Вика – его девушка. Подпевает своему парню. Голос у Вики красивый и мягкий. Словно сама Кэндис Найт вдруг решила заглянуть в гости. Неподалеку от них весело болтают Маркус и Лысая Кэт. У Кэт какая-то странная болезнь, из-за которой волосы на голове растут неравномерно. Поэтому она бреет голову под ноль и носит парики. Только на вписках среди своих Кэт позволяет себе расслабиться и не беспокоится о своей особенности. В кресле, задумчиво подперев кулачком подбородок, слушает песню Колумба Никки. Вообще, её зовут Наташка, но она так привыкла к своему прозвищу, что откликается только на Никки или Николлет. Никки мне тоже нравится, но я никак не наберусь смелости пригласить её на свидание. Куда проще терпеть постоянно меняющееся настроение Энжи.
– Смотрите, кто нас навестил, – лукаво тянет Лаки. В голосе сквозит ехидца, как и всегда.
– О! Ванька! Здарова! – галдят друзья, а я улыбаюсь и присаживаюсь на свободное кресло. Никки тоже улыбается и машет мне. Маркус протягивает бутылку пива. Он помнит, что я не пью вино. Кэт рассказывает, как сбежала вчера от скинов.
Друзья… о которых я забыл.
– Рассказывай, – улыбнулась Лаки, подсаживаясь ко мне. Олька, как и всегда пила вино, но вино особое, бутылку которого всегда приносила с собой на каждую вписку. Я же предпочитал пиво, да и то, немного. С пары бутылок меня начинало клонить в сон, а с третьей гарантированно вырубало, поэтому одну бутылку я цедил так долго, что пиво попросту выдыхалось и становилось теплым.
– Да,
