даже ближе, чем просто друг. — Ты стала тихой и выглядишь так, будто не спала неделю, и ты делаешь ошибки то тут, то там.
— Я знаю. Прости. Буду внимательнее.
— Не переживай. Я просто беспокоюсь. Ты такая уже несколько недель.
Слезы наворачиваются на глаза, и этот вездесущий комок подступает к горлу. Мне не с кем поговорить. Не на кого опереться.
— Отто пропал, — выпаливаю я.
Ее глаза расширяются.
— Что? Когда? Ты обращалась в полицию?
— Я все улажу. Все в порядке. — Ничего не в порядке.
Она молчит какое-то время, кусая нижнюю губу и прижимая влажное полотенце к моей ноге.
— Я поверю тебе на слово, но если я тебе понадоблюсь… в чем угодно, ты только попроси.
— Спасибо.
Она отодвигает полотенце и хмурятся. Я сосредотачиваюсь на ее лице, потому что вид любой раны вызывает у меня приступ тошноты.
— Тут нужно накладывать швы.
— Со мной все будет в порядке. У тебя есть пластырь?
— Ага, жди здесь, — поднявшись на ноги, она выскальзывает из кабинки. Я запираю ее за ней, прежде чем прислониться спиной к бачку унитаза. Я чувствую, как бьется мой пульс, вызывая жгучую боль в колене.
Спустя несколько мгновений раздается стук в дверь, и я впускаю Саммер. Она накладывает огромный пластырь мне на колено, но почти мгновенно я вижу, как сквозь него проступает пятно крови.
— Спасибо, — благодарю я, поднимаясь на ноги.
— Иди домой, Иден.
— Я в порядке…
— Нет, ты не в порядке. Сходи к врачу, а затем иди домой и поспи. Ты выглядишь дерьмово. Позвони мне завтра.
***
Я не иду домой. Просто не могу.
Мои руки так сильно сжимают руль, что костяшки белеют, а пальцы протестующе болят. Я не знаю, почему я здесь. Сквозь лобовое стекло я смотрю на огромную церковь, притаившуюся в темноте, словно спящий великан, скрывающий внутри хаос. Лунный свет вырисовывает очертание здания на фоне ночного неба всего на мгновение, прежде чем оно исчезает, затемненное мрачными облаками. Я слышу первый стук крупных капель дождя, падающих на крышу моей машины. Вода стекает по лобовому стеклу от внезапного ливня, и образ церкви смывается перед глазами.
Я ненавижу церкви. Они заставляют меня думать о кладбищах и похоронах. Интересно, скоро ли я окажусь на другом кладбище, уставившись на еще один гроб, на этот раз для моего брата — последнего из моей семьи. Тот, кого я должна была защищать. Мое сердце сжимается при этой мысли, и я сглатываю комок в горле.
Я помню свою маму, ее некогда красивое лицо осунулось и приобрело пепельный цвет, а ее кожа стала восково-серой, поскольку жизнь медленно покидала ее тело. Она смотрела мне в глаза, истощенная и сломленная знанием, что смерть идет за ней, и она ничего не может сделать. Как-то раз она сказала мне, что не боится смерти, а только того, что оставит нас с Отто одних. И вот оно. Сейчас я понимаю, какой беспомощной она себя чувствовала, как боялась за нас.
— Присматривай за ним. Я знаю, что нечестно просить тебя об этом, — сказала она, и слезы текли по ее увядающему лицу, — но вы — все, что будет друг у друга.
И я облажалась.
Мое тело прогибается под весом всех навалившихся на меня испытаний. Легкие не в состоянии полностью наполниться кислородом, и сдавленное в грудной клетке сердце будто теряет способность биться. Я представляю улыбающееся лицо брата, его зеленые глаза и непослушные золотистые волосы. Я не могу остановить слезы, когда беспомощность превращается в отчаяние, а надежда — в слепой страх. Громкие рыдания рвутся из моего горла, и мне невыносимо их слышать, поэтому я распахиваю дверцу машины и выхожу.
Дождь в мгновение обрушивается на меня, барабаня по обнаженной коже и пропитывая одежду насквозь. Я не уверенна, пытаюсь ли скрыть свои слезы или просто хочу, чтобы мир плакал вместе со мной, чтобы природа-мать поглотила мое горе вместе со своей стихией.
Я так поглощена своим надвигающимся срывом, что не замечаю приближение призрачной фигуры. Из моего горла вырывается тихий писк, а он издает низкий смешок. Мужчина держит над головой большой зонт и терпеливо стоит у моей водительской двери. Он медленно подходит ближе, пока навес зонта не накрывает меня, пряча от дождя. Я поднимаю глаза и в темноте едва различаю черты лица Джейса.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Я…. — А что я делаю?
Он вздыхает, его глаза скользят по моему телу.
— Иди домой, принцесса. Прежде чем он узнает, что ты здесь.
— Я… — надвигается новая волна слез, а я обычно стыдилась или пыталась скрыть это, особенно от него. Но у меня не получается в этот раз, потому что я сломлена. Он задел меня за самое больное место. — Я не могу.
Вздохнув, он проводит рукой по лицу.
— Иден. — Я перевожу взгляд на него. Он никогда раньше не произносил моего имени. Я даже не была уверенна, что он знал его. Эти пронзительные голубые глаза изучают мое лицо, и его брови хмурятся. — Я знаю, что ты хочешь найти своего брата, но не делай из себя проблему для Сэйнта. Его терпение на исходе. Я не хочу, чтобы мне пришлось позаботиться о тебе, — он приподнимает бровь, намекая на подтекст своих слов.
— Позаботиться… — я замолкаю, когда слова проникают сквозь мое слепое горе. Страх глубоко вонзает свои когти в мою грудь, но потом меня осеняет: мне все равно. Потому что, если я не могу вернуть Отто, тогда какой во всем этом смысл?
— А что если мне уже все равно?
Его лицо смягчается на долю секунды, и я вижу вспышку сочувствия на нем, но затем она исчезает. Подняв руку, он убирает с моей щеки прядь промокших волос. Его взгляд поднимается над моей головой, будто он сканирует темноту. Теплое дыхание касается зябкой кожи моей щеки, и я невольно вздрагиваю.
— Тебе хватило духа придти ко мне. И требовалось мужество, чтобы противостоять ему так, как
