в 7 часов утра быть у здания городского управления для распределения на работу.
Военный комендант — полковник
подпись».
Заинтересовало командира и комиссара и «Объявление германского командования».
В нем говорилось:
«Первое. Кто будет захвачен при повреждении линий связи и других военных приборов — будет расстрелян.
Второе. За хранение боевого оружия, а также охотничьего, всякого рода радиоаппаратуры — расстрел. Все вышеупомянутые предметы должны быть немедленно сданы местным немецким властям.
Третье. О людях, не принадлежащих к городу, деревне, а также о бывших красноармейцах должно быть немедленно донесено. Кто этого не сделает и будет скрывать — будет расстрелян. Поддержка и помощь партизанам будет наказываться виселицей.
Четвертое. Покидать места жительства, сбор грибов, ягод и заготовка дров в лесах запрещаются. Кто-будет встречен в лесах — будет расстрелян».
Комиссар с отвращением скомкал грязные листки. Вытер руки о траву.
— Вот так. За все только расстрел да виселица. И глас вопиющего в пустыне; «Помогайте немецким войскам — и вам будет лучше житься!» Сволочи, хамы! И они смеют говорить о лучшей жизни. Вот послушайте: «С сего числа для поставок в Германию вводятся следующие обязательные налоги зерна, мяса, молока, яиц, масла, кожи, шерсти, раков, грибов, овощей, ягод, а также вводится налог на кошек и собак».
— Мерзавцы! — выругался Спрогис. — Раков захотели! Погодите, мы вам покажем, где русские раки зимуют. По-кажем!.. — И тут же обратился к Колесовой: — Подведем итог. Ваша группа понесла весьма ощутимые потери в первые же дни. Хотелось бы знать, какие боевые действия вели оставшиеся девушки? Не растерялись после таких бед, которые выпали на вас?
— Пока сделано немного. Мы устроили на шоссейной дороге засады, сожгли две автомашины и убили восемнадцать фашистов. Пустили под откос четыре вражеских эшелона с боевой техникой, при этом вывели из строя четыре паровоза, свыше пятидесяти вагонов и платформ, два танка, восемнадцать автомобилей, шесть бронемашин и восемь противотанковых орудий. Ведем непрерывную разведку в городе Борисове, наблюдаем за бывшим военным городком в местечке Печи.
— Да это же здорово! Молодцы, девчата! — не удержался от похвалы Спрогис. — Древнегреческие амазонки позавидовали бы вам, честное слово.
— Позвольте мне, товарищ командир, — поднял руку, как на собрании, старший лейтенант Сорока. — Хочу кое-что поведать о нашем «девичьем атамане».
Участники совещания узнали такое о делах самой Лели Колесовой, что ахнули…
В июне 1942 года в одной из засад, устроенной девушками на шоссе Борисов — Орша, Леля метким огнем из автомата в упор убила сидевших в кабине автомобиля вражеского офицера и солдата, а месяц спустя днем бесстрашно пустила под откос большой эшелон.
Это ей поддало боевого азарта. Но подрывать поезда на перегонах Борисов — Крупки — Толочин становилось все труднее и опаснее. Фашисты все ужесточали, усиливали охрану полотна и мостов. Если раньше на каждом километре патрулировал лишь один охранник, то теперь, после целой серии взрывов воинских эшелонов, там стали вышагивать четверо. Два — в один конец, два — в другой. Ночью полотно железной дороги в опасных местах беспрерывно освещалось ракетами. Фашисты установили охрану и на переездах дороги. Здесь, как обычно, дежурили полицаи, которые знали в лицо жителей деревень и пропускали их на те или иные сельхозработы. Но изобретательный Лелин ум ухитрился найти щель.
В этот день на переезде было тихо. Прошла всего лишь старуха с девочкой лет десяти. Полицай по кличке Хведька ее и обыскивать не стал. Какая из нее диверсантка? Толкни пальцем — и повалится. Да и шла она не в лес, а на опушку, пособирать тут, рядышком, на вырубке, ягод. Она-то и хорониться не будет.
Хведька пропустил ее и строго приказал далеко от будки не уходить. «Иначе я тебя, беззубая, прикончу», — сказал он ей. И старуха исправно блюла свое обещание — ходила по вырубке туда-сюда, наклонялась, терла поясницу и охала от боли. Полицай некоторое время присматривал за ней, а потом отмахнулся: «Кому она нужна, трухлявая? Никого не поджидает». Однако спустя немного, полицай увидел, как из леса вышла женщина с запеленатым ребенком на руках. Она подошла к старушке, о чем-то с ней поговорила и, укачав ребенка, положила его под куст, а сама тоже принялась собирать ягоды. Хведьке это показалось подозрительным. Он решил проверить, кто такая, но женщина упредила его. Подбежав к нему, она, задыхаясь, прошептала:
— Там… в лесу, партизаны. Они готовятся взорвать дорогу. Бегите скорей на станцию и сообщите в Борисов.
— Врешь, дура! — воскликнул полицай.
— Свят бог, — перекрестилась женщина. — Сама видела. Их много — торопитесь! Только не бегите. Увидят — убьют.
— Спасибо… От Хведьки, — козырнул побледневший с перепугу полицай и поспешил к железнодорожной станции, расположенной в одном километре от переезда.
А женщина, обождав, когда полицай отойдет подальше, подхватила своего «ребенка» и бросилась на полотно железной дороги. Из байкового одеяла тут же извлекла маленькую лопатку и солидный заряд тола. Несколько ловких движений — и смертоносный груз улегся в лунку. В один из кусков тола быстро вставлен взрыватель. В руках снова лопата. Грунт возвращается на место. На него укладываются обрызганные мазутом камни. Все готового для встречи эшелона, спешащего на восток. Уже гудят рельсы и подпрыгивает полотно. Надо уходить, но Леля Колесова спокойна и придирчива. Спина уходящего полицая растаяла вдали. Можно проверить, все ли сделано, как надо.
Леля подхватилась, взглянула с насыпи. Волосы у нее зашевелились под платком, по спине пробежали мурашки. «Что же это я?.. Как можно допустить такое?.. Там же старуха с девчонкой. Они вмиг погибнут под обломками вагонов, а если и выживут, то немцы все равно их расстреляют».
Она скатилась с насыпи, ухватила за руку старуху и девчонку, крикнула:
— Бабушка, бежим! Скорее, бабуся! Поезд идет… Сейчас взорвется.
— Чур! Чур тебя!.. Чего ему взрываться? Свихнулась ты, что ли?
— Ах, старая! Да бежим же… Бежим!.. Погубишь девчонку, — и потащила их к лесу.
Старуха пробежала несколько шагов, тяжело дыша, остановилась.
— Нет мочи. Не могу… Бегите вы… А мне все равно помирать.
Она поставила корзинку с ягодами, села около нее. Девочка присела перед ней на колени:
— Бабуся, идем!.. Идем же!..
— Иди… Уходи, внучка… Я тихонько пойду… Одна… А коль догонють… Што же. Какая же с меня партизанка?.. Отпустють.
Эшелон приближался. Его шум, похожий на шум ливня, стремительно надвигался на лес. Колеса вымолачивали что-то тревожное, стремительное.
К Леле подбежали девушки — ее боевые подруги:
— Ну что, командир? Как?..
— Все в порядке. «Дите» подложено. Сейчас крикнет: «мама»!
— Обстреливать будем?
— Нет. Отходить. Живо!! Помогите старушке!
— Есть!
Густой ельник едва успел укрыть отходящих от железной дороги. Лес всколыхнулся от сокрушительного взрыва. Эхо
