Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
выглядит.
– Тут опасно прогуливаться?
– Да нет. У нас народ тихий. Смотрят без злобы. Иные, может, и любят, чтоб их боялись. Конечно, ребята специальные, я мало что об этой публике знаю. Другое измерение. Есть Верхний город, есть Нижний, а эти из преисподней. Я же в этом городе нечто вроде юродивого. Историк, странный человек, меня не трогают.
Твоего, Света, страха, им было предостаточно.
– Почему страха? Мне любопытно было скорее. Согласись, Володя, у меня первая экскурсия в Нижний город. Здесь заброшенность и глухомань, та самая, о которой мечталось, когда я путешествие обдумывала. Заброшенность тесно сопряжена с неожиданностями.
Улочки, улочки, неприбранность и естественность, мне то и дело хотелось фотографировать потемневшие от времени деревянные срубы с заколоченными окнами. А рядом горделивые каменные дома.
– Лет через десять здесь все переменится, коктейль старого и нового выплеснут, дома оставшиеся снесут, дыхание старины рассеется, как морок, будет обычная территория.
Строят, ремонтируют. Думаю об этом с ужасом. Так что наслаждайся, пока есть хоть какие-то ориентировки и следы. Видишь, свежепокрашенный двухэтажный дом впереди? Тот самый дом Корнилова, его и называли Домом Свободы. Здесь и отбывала ссылку полная надежд Царская Семья. В Тобольске они еще надеялись на счастливую развязку.
Да, было множество предсказаний, о них знал Царь, знала Царица, им даже день гибели был назван заранее. «Царь, который знал свою судьбу». Так часто повторяют слово «рок», «роковые обстоятельства». У Лукреция есть удивительное место, определяющее силу воли: «Fatis avulsa potestas», что можно перевести так: «Сила, вырвавшаяся из-под гнета судьбы».
Наиболее пессимистически настроенный поэт признает, что с судьбой можно бороться.
Неподалеку от Дома Свободы – Володя указывает мне направление взгляда – длинное строение с красной крышей, там жили слуги и фрейлины, и еще один дом поначалу челядью заняли. Позже количество прислуги сокращалось, потом и вовсе остались считаные люди, но впрочем…
– Да, я много об этом знаю, хотя описания часто противоречивые – от «блаженные дни ссылки в Тобольске» до «комиссар Панкратов отличался тупостью и жестокостью… качели для детей стрелки исписали непотребными словами, под окнами царевен вырыли яму для отбросов».
Первое время Семья жила на пароходе, это многое определило. Позже Царь отметил в дневнике, описывая бытие в ссылке: «Живем как на корабле, дни удивительно однообразны». Бывшему императору официально разрешалось следующее: читать книги, пилить дрова, участие в службах в церкви. Вот он и пилил дрова, маршировал под окнами, ему необходимо было движение.
Масса фотографий с козлами, пилы – и Царь с Цесаревичем улыбаются.
– Они любили фотографироваться, – поддержал меня Володя. – Вся жизнь Царской Семьи в оттисках, щедро. Царю подарена новейшая того времени техника, они снимались в течение жизни много, чуть ли не каждый шаг отражен. Семейное счастье – главный сюжет. Николаю Второму важно убеждаться снова и снова: я отец счастливой семьи. Иногда задумываюсь, интересовало ли его что-то еще? В идее буржуазного семейного покоя ничего плохого нет, но, к несчастью, он Божий Помазанник и нес ответственность за Россию. Как крест. И мечтал от этого креста избавиться, мечтал тихо жить с любимыми его сердцу рядом.
Ирония судьбы – от креста не отречешься.
И перст судьбы: отречешься – потеряешь любимых.
Хочешь любимых сохранить – неси свой крест.
Отрекшись от России, он подписал не манифест, а возлюбленной семье своей смертный приговор. Да, есть материалы, что он просто устал в тот момент. Тяжелая депрессия, ему бы отоспаться.
– И никого вокруг, кто посоветовал бы передохнуть, не принимать ответственное решение. Подождать. Все-таки Николай был удивительно прямолинеен, к сожалению, – добавляю я.
– Да нет, не прямолинеен. Человек момента. Сейчас – злится и наказывает, потом – передумывает, отдаляет и тут же приближает. Спонтанность. История с великим князем Дмитрием, с Кириллом, да и с братом самого Николая – Михаилом, «графом Брасовым», который так же, как и последний российский император, полюбил «не ту женщину». Все могут короли. Ан нет. И ведь единственное, что хранило бы Николая II, – быть непостижимым, особенным, оставаться в глазах толпы и придворной камарильи Божьим помазанником! Ему не простили, что он был просто человеком. Никто не простил.
Шекспировская трагедия, по сути, но почему-то иронично звучит слово «шекспировская» в данном контексте.
– Только лишь потому, что Шекспир жил в другую эпоху. Только потому. Он бы написал, не сомневайтесь… пусть на самом деле это был Марло или коллектив безымянных авторов. Тоже загадка на века. Неразгаданная.
Володя, а историю с драгоценностями вы знаете? Прадед мой, отец Алексий, принял от государева камердинера Терентия Ивановича Чемодурова, – если не путаю, в этой истории упоминается множество имен, – пудовый чемодан с золотом и бриллиантами и червонного золота шпагу Цесаревича. Ценности вручены ему были для сохранения. Он искренне не понимал, что с ними делать дальше. То в церковном крыльце спрячет, то в переборке дома, то своим прихожанам Егоровым отдает – те перепугались и обратно принесли. Большевики чемоданчик, «обшитый белой тканью», и шпагу, украшенную бриллиантами, не нашли, сколько ни искали. И в доме обыски проводились, и бесконечные допросы членов семьи Васильевых, «с особым пристрастием», – в 1934 году, в Омске. Никаких следов. Но я даже не о том сказать хочу – драгоценности Царской Семьи нескольким надежным людям здесь, в Тобольске, оставлены – с разным исходом. Но пропали для советской власти окончательно только те, что вручены Алексею Васильеву. Сколько возни вокруг драгоценностей!
И сколько же ценного ссыльные привезли с собой?! И как заняты они до последнего дня именно сохранением камней, ювелирных украшений! И в пуговицы жемчуга вшивали, и корсетов с бриллиантами понаделали, царевны так в этих корсетах и погибли.
В последний раз по лестнице Ипатьевского дома спустились – а перед тем второпях корсеты застегивали. По приказу матери. Говорят, алчность и жадность Романовых.
Да вовсе нет, просто отец семейства, оставшись не у дел, лишившись доступа к казне и к семейным средствам, думал о прокорме чад своих в уютном европейском городе, где и намеревался жить тихо и праведно. Благочинно.
Поэтому ценности необходимы, вся надежда на них! Он ведь никогда ранее не беспокоился о том, как содержать семью. Он и после отречения первое время пребывал в полной уверенности, что люди из благородства или страха не посмеют лишить его состояния, о благополучии отпрысков и супруги задумывался заранее. И смирение, покорность, непротивление Царской Семьи будут поощрены.
Его шаг за шагом лишали не только средств к существованию, но и самого элементарного, что для жизнедеятельности необходимо. Ему даже прогулки запрещены – и бывший царь маршировал перед крыльцом или пилил
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
