Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
Штурмбанфюрер СС Шеффер – начальник экспедиции.
– Откуда информация?
– Из нашего разведуправления.
– Так, может, нам пойти официальным путем? Если уж нашей разведке известно, что немцы идут в Тибет, то и нам можно выйти с предложением …
Бокий прикрыл веки и экономно покачал головой:
– Бесполезно. Я пробовал.
Советское государство было уже не то. Оно уже не верило в тайны, а полагалось только на несокрушимую теорию и практику марксизма-сталинизма.
Сначала ушел Ильич, потом Феликс, потом Троцкий уехал. Куда-то сгинуло все яркое, стихийное, непостижимое, за что Бокий любил революцию. Кумач восстания выцвел и поблек, затертый серостью советской бюрократии. Немыслимо было идти к главному бюрократу с идеями о высших существах, о волшебной стране в горах Тибета. Товарищ Сталин верил лишь в железную поступь пятилеток.
– Надо торопиться. Мы должны найти Шамбалу раньше немцев. Найдем ведь? – Бокий всмотрелся в лицо Кривошеину.
– Найдем, – сказал Кривошеин со всей возможной убежденностью.
И подумал: «Может, пристрелить его прямо сейчас? Какой смысл играть с ним дальше, если он уже на краю? Он больше не нужен, а виновен не меньше всех прочих. Нет, если убить Бокия сейчас, то до Юровского уже не добраться».
Все это длинное мгновение Бокий неподвижно смотрел на Кривошеина из-под полуприкрытых век. «Может, сфинкс этот и мысли читает?» – подумал Кривошеин.
– Вот паспорта, – сказал Бокий.
Достал из внутреннего кармана два чистых советских паспорта и два швейцарских. Один на имя Герберта Монха, другой – на Элизу Корнбах.
– Женщина? – спросил Кривошеин, полистав паспорта.
– Какая разница? Филин переправит Элизу на Элиаса. Сколько ему понадобится времени?
– Четыре паспорта? Неделя, не меньше.
– Скажите ему – три дня …
– Какие у нас имена?
– Придумайте сами.
– Какой у нас план?
– По новым советским паспортам едем поездом до Одессы. Там по швейцарским паспортам садимся на любой пароход до Стамбула. Потом морем в Индию, а оттуда уж … Средства есть. – Бокий встал.
– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, разрешите допросить Юровского?
– Нет! Оставьте это! Вы разве не слышали, что я сказал? У нас другая задача!
– Пока будут делаться паспорта, я успею!
– Нет! Я запрещаю! Вы все провалите! Что вы устроили там с Медведкиным? Мне передали рапорт на вас!
– Он сознался! Он мог рассказать, что они сделали с Романовыми на самом деле! Я расколол бы его!
– Оставьте, говорю я вам! Это уже не имеет значения.
Кривошеин неподвижно смотрел на Бокия, вложив во взгляд всю решимость, на какую только был способен.
– Хорошо, – сказал Бокий, будто и не возражал только что. – Но не вздумайте вызывать Юровского официально. Поговорите приватно …
– Разумеется.
Бокию приходилось считаться с единственным союзником. Их маленькая тайная ложа всего из двух посвященных. Неожиданно энергично Бокий протянул руку Кривошеину и сделал над собой усилие, чтобы рукопожатие вышло крепкое, дружеское, ведь они – товарищи по небывалому странствию, и кто знает, что им предстоит вынести вместе на пути в зазеркалье.
Бокий вышел. Кривошеин посмотрел в окно. Во дворе за Бокием увязались неприметные граждане. В эту квартиру возвращаться нельзя.
Из записок мичмана Анненкова
19 июля 1918 года
Из купе вышла Государыня. Я посмотрел на нее отстраненно, будто бы не зная, кто она, и увидел пожилую даму в старом платье, обитательницу богадельни, вышедшую из своей комнатушки за кипятком. Я тут же отвернулся и стал смотреть в окно, где в темноте бежали деревья: не хотел стеснять Ее Величество, но и не мог покинуть свой пост возле тамбура. Государыня сама обратилась ко мне:
– Мичман, вам тоже не спится?
Я повернулся к ней всем корпусом, как полагается.
– На посту, Ваше Величество!
– От кого вы нас охраняете?
– Моя задача не допустить посторонних лиц в вагон.
– Да-да … посторонних … Это мы посторонние. Везде посторонние.
Государыня подошла ко мне и встала рядом, глядя в окно. Там ничего не было, кроме наших призрачных отражений.
– Мичман, вы верите в наше спасение?
– Верю? Но ведь это уже случилось.
– Да. Случилось… – она улыбнулась. – Вы нас спасли.
– Все что могу, Ваше Величество! Жизнь отдам …
– Да, да … Я вам благодарна, мы все вам так благодарны …
Но думала она о другом.
– Куда же мы едем?
– Во Владивосток, Ваше Величество! – выпалил я и тут же сообразил, что это был риторический вопрос.
– Да-да, во Владивосток … Куда же мы едем, господи, куда?
Государыня посмотрела на меня внимательно. Иногда на Корабле, болтая с барышнями Романовыми – с Анастасией в основном, – я попадался на глаза Государыне, и она была ко мне милостива, помнила даже мое имя, но никогда не смотрела на меня так, будто я что-то значу для нее. Да и что я мог значить тогда – один из трех сотен матросов команды?
– Где ваша семья? Родители?
– Я сирота, Ваше Величество.
– Бедный мальчик … А когда вы служили на нашей яхте, у вас уже не было родителей?
– Не было. Но я всегда … если позволите, Ваше Величество …
Государыня смотрела внимательно, поощряя меня ласковостью взгляда.
– …Я чувствовал себя на яхте как дома, как … в семье.
Она улыбнулась.
– Как хорошо. Я помню вас … А ваши товарищи … Вы давно их знаете?
– Полгода.
– Как же составилась ваша команда?
– Случайно. Мы встретились в Петрограде на собрании офицеров, желавших вашего освобождения.
– И такие были?
– Были, но ничего не делали.
– А вы решились! Как же вы решились на такое?
Я растерялся. Не описывать же буквально всю нашу эпопею …
– О, если это ваш секрет …
– Нет-нет, Ваше Величество, какие от вас могут быть секреты!
Но Государыня сменила тему:
– Капитан Бреннер – очень дельный, опытный, не правда ли?
– Совершеннейшая правда, Ваше Величество.
– Что ж … И другие офицеры тоже боевые.
– Все воевали, Ваше Величество.
– Да-да, иначе и быть не могло. Хотите чаю?
– Премного благодарен! На посту нельзя.
– Даже чаю нельзя выпить?
– Нельзя …
– Так вы заходите к нам, когда сменитесь … утром … к завтраку.
– Премного благодарен, Ваше Величество! Честь для меня!
– Оставьте, мой мальчик. Заходите попросту …
Она пошла по коридору, и хотя я видел только ее спину, понял, что она сразу забыла обо мне. Оплывшая фигура, тяжелая поступь – опять подумал с болью: старуха. До войны на Корабле еще каких-то четыре года назад она выглядела совсем по-другому. Конечно, и тогда она уже была немолода, в постоянной тревоге о здоровье сына, и все же я видел истинную Императрицу – воплощение достоинства и горделивой кротости. Комиссарские застенки
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
