одного русского.
Гендрикова пошла в уборную и спросила конвойного о том, куда нас поведут отсюда. Солдат ответил, что нас поведут в пересыльную тюрьму.
– А потом? – спросила Гендрикова.
– Ну, а потом – в Москву, – ответил конвойный. Пересказывая свой разговор с солдатом, Гендрикова сделала пальцами жест:
– Нас так (т. е. расстреливать) не будут.
Матрос, уже одетый, веселый, с папироской во рту, не раз выходил на улицу: очевидно, смотрел, не рассветает ли. Слышен был голос конвойного:
– Идем, что ли?
– Подождем немного, – отвечал матрос. Через некоторое время он сказал:
– Пойдемте.
Вывели нас на улицу, выстроили попарно: впереди мужчин, позади женщин, и повели. Провели через весь город, вывели на Сибирский тракт, город остался позади. Я думаю: где же пересыльная тюрьма? И в душу закралось подозрение: не на смерть ли нас ведут?
Впереди меня шел мужчина. Я спросил его, где пересыльная тюрьма.
– Давным-давно ее миновали, – был ответ. – Я сам тюремный инспектор.
Значит, нас ведут на расстрел.
– Какой вы наивный. Да это и к лучшему. Все равно – теперь не жизнь. – Трубка, из которой он курил, задрожала в его губах.
Оглянулся я назад. Смотрю – идет старушка Шнейдер, едва идет. Несет в руках корзиночку. Я взял у нее корзиночку и нес ее остальную дорогу. В корзиночке были две деревянные ложки, кусочки хлеба и кое-какая мелочь.
Крестьяне везут сено. Остановились. Остановились по свистку и команде матроса и мы. У меня зародилась мысль о побеге. Думаю: можно проскользнуть между стоявшим впереди возом сена и лошадью, позади идущей и щиплющей сено с воза. Наклонясь, можно было проскользнуть, но было еще темно, и я не мог видеть, что находится за лошадью поту сторону дороги: может быть, глубокая канава, забор. Обдумав, решил, что в таких случаях бежать нельзя.
Матрос свистнул, крикнул: «Идем», – и мы двинулись дальше. Пройдя некоторое расстояние, опять остановились. Шел мальчик с портфелем, по-видимому, переводчик (среди наших конвойных было очень много нерусских). Матрос подошел к мальчику, о чем-то переговорил с ним, и нас повели дальше. Возле того места, где мы только что стояли, раздались три залпа.
Стало чуть-чуть рассветать. Дорога, оказалось, была обнесена довольно высокой изгородью. Конвойные предложили свою помощь в переноске вещей. Хороших, ценных более или менее вещей было немного. Отобрали корзиночку Шнейдер и у меня.
Прошли не очень далеко, и матрос скомандовал:
– «Направо».
Свернули на дорогу, ведущую в лес. На дорогу был уложен накатник. По этой лесной дороге сделали несколько десятков шагов. Опять свисток и команда матроса «Стой».
Когда матрос сказал «Стой», я сделал шаг влево. В этот момент как будто мне кто-то шепнул: «Ну, что же стоишь? Беги». – Словно меня кто-то, подталкивал к побегу. Сказав в уме «Что Бог даст», я тотчас же прыгнул через канаву и пустился бежать.
Лес был мелкий, на земле валежник. Я пробежал несколько шагов. Вслед раздался выстрел. Пуля просвистела возле уха.
Бегу дальше. Второй выстрел. Пуля пролетела на большом от меня расстоянии. Я споткнулся и упал. Слышен был голос конвойного – «Готов». Во время падения с головы свалилась шляпа. Хотел было ее поднять, но не удалось, я вскочил и побежал дальше. Третий выстрел. Но на этот раз пуля пролетела далеко от меня. Я ждал, что меня станут преследовать, но погони за мной не было. Побежал дальше.
Глава 17
Спасение
Слышу: позади залп. За ним другой и третий[74]. Я остановился, передохнул, перекрестился – и опять бежать. Все думаю о преследовании. Лес невысокий, редкий: через него все видно. Стало уже светать. Я направился к Сибирскому тракту, обнесенному забором. Вижу: по дороге едет верховой солдат. Я подождал, когда он проехал, перелез через забор, перебежал дорогу и пустился в лес. Бежал я во всю мочь, благо валежника было меньше. Боли, несмотря на свои разодранные ноги, не чувствовал. Бежал до потери сил. Добежал до озерка, берега которого поросли камышом, спрятался в них и провел в них около часа времени. Думая, что преследование теперь прекратилось и преследователей поблизости уже нет, я вышел из камышей и пошел дальше, где лесом, где полем, но только недорогой.
В лесу, под кустами, я разделся, немного обсушил одежду, разулся, увидел свои ободранные ноги. Несколько поотдохнул.
Дело шло к вечеру. Я ничего не ел, но и есть не хотелось. Проходя полями, я срывал и растирал ладонями колосья пшеницы. Заночевал в лесу. Мне почему-то казалось, что по дорогам ходят дозорные, которые меня ищут. Впрочем, уверенности в этом не было. Случайно при мне оказалось полотенце, которым я обвязал себе голову. Продремал всю ночь, сидя под деревом, прислонясь к его стволу. Ночью неподалеку был слышен лай собаки, потом был слышен ружейный выстрел. Сижу, так как идти невозможно никуда-ночь.
На рассвете, боязливо оглядываясь, вышел на дорогу. Пошел по дороге, но попросить у крестьян хлеба – не решаюсь. Навстречу попадались исключительно пешеходы. Женщин я не боялся и от них не прятался. Сел отдохнуть у дороги под деревом. Вижу: по дороге быстрым шагом идет мужчина с топором. Поровнялся со мною и говорит:
– Что вы тут сидите? Пойдемте вместе.
Присел ко мне. Я спросил его, не знает ли он, где я мог бы продать крест с цепочкой.
– Зачем же вам продавать? – спросил он.
– Нужно хлеба купить.
– Ну, разве в таких вещах здесь что-нибудь понимают? Что вам за крест дадут – пустяки. Пойдемте со мною, дойдемте до деревни, хлебом вас и даром накормят.
Я побоялся идти с ним и сказал, что мне надо идти в другом направлении. Мы расстались, и я один пошел дальше.
Пройдя немного, увидел, что в поле женщина и девушка убирают хлеб. Подойдя к ним, я спросил воды. (Истинное мое намерение было спросить у них хлеба). Они мне ответили, что живут недалеко и воды с собою не захватили. Я предложил им купить у меня крест. Они согласились. Была заметна даже радостная готовность купить. На вопрос «Сколько хотите?» я отвечал: «А сколько дадите». Пожилая женщина давала мне три рубля, я же не соглашался, говоря, что это дешево. Она стала давать мне пять рублей. Больше дать не могла, так как не имела с собой большей суммы денег. Я не соглашался на сделку. Девушка стала настойчиво просить мать купить ей крест. Хотела даже сбегать домой за деньгами, но мать ее не пустила.
Пошел дальше, не продав креста, без денег. На огороде при дороге
