Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
от обезвоживания. Кеша отвёз труп к болоту и утопил в мутной жиже. Затем поехал в церковь и поставил свечку за упокой души горемыки. Кеша в Бога не верил, но посчитал своим долгом это сделать. Несчастный бомж Федя заслуживал хоть каких-то посмертных почестей.
Через неделю Кеша привёз домой следующего бомжа. Тот продержался без воды четыре дня. Болотная трясина поглотила очередной труп.
О матери в деревне никто Кешу не спрашивал. Это было хорошо, но с другой стороны его злило, что всем плевать, здорова ли соседка, жива ли. Да она не отличалась общительностью и дружбы ни с кем не водила, но всё равно было обидно за неё. Впрочем, Кеша на всякий случай придумал, что скажет, если кто-то спросит о маме. Легенда такова: он отвёз её к тётке в Тулу. У тётки муж почётный врач, а дочка директор оздоровительного центра. Мама в хороших руках.
Хесс посоветовал сделать перерыв.
— Тебе, Иннокентий, нужно быть очень, очень осторожным! Нельзя допустить, чтобы всё сорвалось. Особенно теперь, когда мы так близко к цели, когда граница почти растворилась. Пережди какое-то время, отдохни. Я знаю, как тебе нелегко.
Кеша согласился, ему действительно нужен был перерыв. В последние дни он находился в постоянном нервном напряжении, ему казалось, что в дверь в любой момент могут постучать: «Откройте, полиция!» Он ведь преступник, убийца — это хоть и ужасно горестный, но факт.
Перерыв длился до середины июня, а потом Кеша снова приступил к делу, внушив себе, что полностью готов продолжить начатое.
На этот раз он привёз домой сразу двух бомжей — слепого на один глаз низенького мужичка по имени Петя и женщину с опухшим лицом, которую звали Рая. Петя умер от обезвоживания через четыре дня, а вот Рая Кешу удивила — продержалась шесть суток.
— Ты нанёс хороший удар по границе! — восхитился Хесс. — Мощный удар. Совсем немного осталось.
Спустя три недели ещё один бедолага умер в погребе Кешиного дома. В середине августа двое бродяг распрощались с жизнью. И в сентябре двое.
Кеше всех их было жалко. Однажды он даже всплакнул, когда топил очередной труп в болоте. Хотелось бы ему, чтобы существовал иной способ истончить границу, но — увы. А ещё Кеше было немного обидно, что, как и в случае с мамой, этими несчастными никто не интересовался. Их ведь никто не разыскивал. Глупо, конечно, на это обижаться, учитывая, что он сам лишил этих людей жизни, но в нём такое противоречие вполне себе уживалось. Кеша считал это свидетельством того, что он хороший человек. Всё ещё хороший. Да и Хесс твердил о том же:
— Ты хороший человек, Иннокентий. У тебя есть совесть. Но ты находишь в себе силы, чтобы бороться с самим собой. Я счастлив, что у меня есть такой друг. А твоя мама счастлива, что у неё такой сын.
Просто волшебные слова! Они воодушевляли, отметали всяческие сомнения. Друг Хесс был непревзойдённым мастером повышать самооценку. После разговоров с ним Кеша всегда чувствовал себя окрылённым, полным свежих сил.
Октябрь. Золотая осень.
Пять дней назад Кеша запер в погребе очередного горемыку. Тот страдал не только от жажды, но и от сильных болей в животе. Умер он сегодня, нанеся своей смертью сокрушительный удар по границе между мирами. И как же удачно всё вышло! Субботнее утро, все люди дома. А ведь Хессу именно люди и нужны.
Ожидание длиною в восемнадцать лет закончилось. Свершилось! Правда разрушение границы вышло тяжёлым, Кеша даже едва сознание не потерял. Кровь из носа, жуткое давление в голове, темнота перед глазами…
Но всё теперь в прошлом.
Он справился! Они с Хессом справились! Восточная часть деревни — круглая территория примерно полтора километра в диаметре — теперь в другом мире. Мире Хесса. Вокруг — чёрная пустыня. Ура! Финишная черта пересечена!
Кеша поднялся с кресла, подошёл к окну.
Сумерки. Тёмная даль. Где-то там мама. Скоро он с ней встретится. Хесс исчез, его голоса больше не слышно, но Кеша знал, что тот с ним скоро опять заговорит и сообщит, что дальше делать. А пока можно и прогуляться, подышать воздухом чужого мира.
Кеша взял пачку овсяного печенья, потушил фитиль в керосиновой лампе и вышел из дома, со двора, проследовал до границы, за которой начиналась пустыня. Присел, погрузил руку в песок. Тёплый. Разумеется, тёплый, ведь это волшебный песок. Всё здесь волшебное.
Улыбнувшись, Кеша поднялся и направился к домам. На ходу достал из пачки печенье, откусил кусочек. Он выглядел таким расслабленным, словно вокруг был обычный осенний вечер, и ничего особенного сегодня не случилось, а завтра наступит вполне себе рядовое воскресное утро.
Кеша увидел возле одного из дворов старика. Тот курил, напряжённо глядя на притушенное бледное светило в тёмном небе.
— Как вы, Иван Матвеевич? — поинтересовался Кеша, приблизившись.
— Нормально, — последовал неприветливый ответ.
— Может, помощь какая нужна?
— Не нужна мне никакая помощь, Кеша. Иди куда шёл, — старик сделал глубокую затяжку и выпустил струйки дыма через ноздри.
Кеша дёрнул плечами.
— Ладно. Но если помощь нужна будет, обращайтесь. Рад буду помочь. Печенье не хотите?
— Обойдусь.
Стряхнув крошки со свитера, Кеша пошёл дальше. Давно у него не было такого хорошего настроения.
* * *
Иван Матвеевич плюнул на огонёк почти докуренной сигареты, бросил её под ноги, наступил и растёр подошвой. Всегда так делал — привычка. Такая же привычка, как бриться каждое утро опасной бритвой, даже если руки с похмелья дрожали. Или выпивать две чашки чая с мятой после обеда. Или ходить в парикмахерскую в первый понедельник каждого месяца.
Иваном Матвеевичем его теперь не часто называли, всё больше — Прапор. Он не возражал, тем более в этом прозвище отражалась вся его жизнь. Он был прапорщиком, когда получил ранение в Афганистане, когда женился, когда у него родился сын, когда нёс службу в разных уголках страны и за рубежом, когда жена умерла и сын погиб. Ему порой казалось, что он всегда был прапорщиком, даже в детстве. И оставался прапорщиком до сих пор, хотя его служба закончилась много лет назад. По ощущениям оставался.
Прапор глядел на это странное, похожее на подёрнутый катарактой глаз, светило в небе. Сегодня он уже выпил целую флягу самогона, но сохранял ясность ума. Это тоже была своего рода привычка — особо не пьянеть.
— Погань, — сказал он пустыни. — Чёрная погань… И что дальше, а?
Прапор услышал какой-то звук. Шорох. Совсем рядом, в кустах смородины рядом с оградой. Крыса? Кошка? Он подошёл, раздвинул кусты…
Это
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
