– он закрыл глаза, – сам соберу людей и отправлюсь так скоро, как смогу. Какие будут ещё приказы? – он взглянул на своего учителя, не скрывая ненависти.
– Ступайте к возничим, соберите две телеги в дорогу, – велел командир, – людей наберите из числа своих, каких считаете нужным. И кого из деревни возьмите с собой. Вперёд. Завтра к вечеру вы должны быть здесь с провизией.
Юноша отрывисто поклонился и, развернувшись на каблуках, стремительно пошёл из двора. Лучше бы вместо всего этого была беседа с Руфом – это было бы не так унизительно. В фуражи должны были снарядить подручника из деревни с его людьми, а не совершенно постороннего вотчинника. Батюшка, значит, письмо послал… ему вспомнились собственные речи в тот последний день при дворе. Или вы гордитесь сыном, или приставляете к нему дюжину нянек… чего Лоренц не мог представить – так это того, что в лагере за ним тоже будут наблюдать, как за младенцем. Внезапно всё обрело новый смысл – и эти утренние занятия, чтоб затмить его наивный ещё разум, и безделье днями, и пристальное внимание со стороны офицеров. Он уже был готов отшатываться от каждого незнакомца, которого видел не в первый раз. Вдруг и они тоже на самом деле – приставленные няньки от отца? А Олаф – хватило ему выдержки всё-таки не отправлять письма в родной Мерфос? Надо же было так опозориться… вино постепенно выветривалось из его головы, и с каждым шагом становилось всё стыдней. А если на него и правда доложат за оскорбление? Что будет после – неужели та самая прилюдная порка? Он прошёл мимо южных столов, где в первый день наказывали Иржи, и крепко зажмурился. Если ему придётся разделить его судьбу, то это станет позором похлеще сопровождения телег.
– Эй, – Лоренц махнул рукой шагающему навстречу мужику с медведем на плече, – где Кипрейка стоит? Верно иду?
– В туда, – тот неопределённо показал куда-то южнее, – первый двор без флага, они под княжеским пошли.
Сиятельство кивнул и направился по тропе вперёд. На месте надо будет выбрать самого старшего, а из своих он точно знал, кого стоит взять с собой.
Старшим во дворе деревеньки оказался сын тамошнего подручника, парень лет двадцати пяти. Он не понял сначала, чего от него хотят, но оказался довольно сообразителен: отправил двоих своих мужиков готовить телеги, а сам предложил заняться лошадьми. На вопрос о том, как отреагируют в деревне на их приезд, рассеянно пожал плечами.
– Батька мой не встаёт, а братишки совсем мелкие. Как уезжал, люди просили, чтоб живым вернулся. Им за радость будет нам продать припасов подешевле.
Олаф, к его чести, к новости отнёсся куда благосклонней своего господина. Он с радостью оставил своё дежурство, велел одному из постовых у калитки его сменить, а сам пошёл искать по лагерю тех людей, что велел Лоренц. Было нужно собрать не больше дюжины человек, включая четверых из деревеньки.
– Не знаю, почему вы посчитали это оскорблением, – признал оруженосец, вернувшись во двор. Сиятельство в одиночестве всё это время собирался сам. – Мы же здесь сидим на всём готовом. Хоть чем-то сможем помочь. И не вздумайте, – голос его стал строже, – отдавать свои припасы на кухню, слышите? Что получше – разворуют, а прочее сготовят так, что и есть никто не сможет. Кухарки нынче какие-то не шибко умелые.
– Они по другим делам умелые, похоже, – пробормотал Лоренц, завязывая ремень с ножнами. Рассказывать Олафу об утренней встрече не хотелось – он, верно, снова скажет, что никакого оскорбления в том не было.
Коней было всего пять – кобылки Лоренца и Олафа, жеребец Лавра, того самого деревенского наследника, и двое лошадей, запряжённых в телеги. Солдаты, которым не хватило мест, хотели было пойти пешком, но Лавр силой их рассадил на телегах в компанию к монаху Юлису.
– Отсюда до Кипрейки ехать полдня, – возмутился он, – а вы пешком хотели! Да мы ж тогда и вовсе к ночи не доберёмся! Ещё обратно ж как-то ковылять!
Снаружи лагеря было промозгло и мокро. Это было тяжело признать, но внутри кольца телег, с этими тесными двориками и продувавшимися шатрами, было хоть какое-то подобие уюта. За те дни, что Лоренц провёл в лагере, погода ещё больше испортилась. Приближающаяся зима, конечно, была здесь не очень снежная – но непривычных к холоду людей ветер пробирал до костей. Лавр выехал вперёд, чтоб показывать дорогу, и они отправились по тонкой промятой тропинке через серо-жёлтую тоскливую степь.
– Я рад, что наконец про меня вспомнили, – юноша улыбнулся, увидев, что Лоренц подъехал к нему поближе. – Мы-то с самого начала сборов там стоим, чай, добираться-то легко было, чего тут, в полдень вышел, на закате уже на месте… людей-то моих почти сразу и разобрали по местам, никого ж не было больше, ну так они и прижились на новых назначениях. А я вот… ну, гонял их, конечно, чтоб хоть не забыли, как оружие держать, но на что полезное не направляли.
– Неужели поход за сеном и зерном достоин нашего места? – Сиятельство бросил на него тоскливый взгляд, – конечно, с рядовыми должен ехать офицер, чтоб договориться с властями, но нас-то с вами… какой в этом смысл? Разве мы не принесём больше пользы в боях, в разведке или на занятиях с легионерами?
Лавр чуть поморщился.
– Перестраховываются… их можно понять. Вы помните, как Его Светлость занял своё место?
– Понятия не имею, – признался Лоренц, – это произошло давно, я был совсем малышом. Он, кажется, племянник своего предшественника?
– Всё так, Ваше Сиятельство, племянник, – подручник уверенно посмотрел вдаль. – Эй, после того куста на развилке идём налево! – велел он и повернулся обратно. – Я хорошо помню, мне почти тринадцать уже было. Прошлый главнокомандующий угробил наше ополчение. Честолюбие не позволило ему дождаться подкрепления – как же, уже ведь стоят, и позиции по ту сторону реки такие выгодные. Уверен был, что всё схвачено, – он вздохнул. – Сам выжил, конечно. Такие всегда выживают. После ходил по домам, просил прощения за не вернувшихся с бойни. Деньги по семьям все раздал, которые с собой были. А через два дня его нашли повешенным в казармах.
– Ему помог кто-то из тех самых семей? – недоверчиво спросил Лоренц. Лавр пожал плечами.
– Вряд ли. Это гордыня сгубила
