не значит, что это знает полиция. А какие выводы можно сделать потом, это уже зависит от профессионализма.
Подождав пока Шкет пообедает, Жером распрощался с Али и вышел на улицу.
— И чего ты порывался мне сказать?
— А хотелось, чтобы за нами не шлялись люди Али.
— А это уже лишнее. Не надо давать понять, что мы о них знаем.
Шкет некоторое время шёл молча, но всё же сказал мысль, которую думал давно:
— Помните убитого строителя?
— Ага! У тебя тоже мысли, что строителя убили люди Али?
— Так он ещё булькал, когда я его нашёл. Такое не сразу забудешь. Да и с какого перепугу строителя будут так безжалостно убивать. Денег нет, обстановка бедная. Скорее всего, люди Али старались отработать свой долг перед Али, раз уж он назначил им срок поисков.
— Может быть, может быть. Нам нужно быть поосторожнее со свидетелями, а то ещё трупов наплодим на пустом месте.
Передвигаться по городу приходилось, по большей части, пешком. Вот и сейчас отмахав по городу изрядный кусок пути, они пришли в район, который иначе чем трущобы и не назовёшь. Шкет однозначно притих и старался идти рядом, на что Жером, как более опытный, только посмеивался над его испугом. Как себя вести в таких районах он знал и умел, хотя и не исключал неприятных инцидентов.
В квартире, естественно, никого не застали, соседи только разводили руками, да и не все хотели общаться с полицией, район крайне криминальный. Шкет вышел во двор и подмигнув сидящему у входя старику бросил медяк в его шапку, которую тот сразу же напялил на голову. Прикурив сигарету, Шкет задал вопрос на диалекте эмиратов, на что старик прокаркал несколько слов. Кивнув старику, что понял он, насвистывая, прошёлся перед домом, ожидая выхода Жерома.
— Как в рот воды набрали. — Сокрушался Жером, и передразнивая кого-то добавил, — не панимаю, началник. Тфу на них.
— Дед сказал, он приходил на квартиру ночью.
— Так и сказал?
— Я монетку бросил, вот он и сказал.
— Учишься на лету, — отметил Жером. — Надо делать засаду, ты предупреди свою маму, скажи, просто есть работа ночью.
Барри
Барри успокоился только когда солнце взошло в зенит. Он не ожидал, что Нинель устроит утром такой разнос. И из-за чего? Какой-то клочок ткани. Он и не видел его раньше и как он попал на палубу его баркаса, понятия не имел.
Нинель вспомнила все, что было, и до чего сама додумалась. Назвала изменщиком, лентяем, проходимцем, бабским угодником, бездарем, трутнем, лежебокой, осеменителем, заодно назвала ассенизатором, намекая, что лазит по злачным местам и продажным девкам. А где им быть, если не в клоаке. Да и их лоно иначе, чем клоака не назовёшь.
Наговорила много чего и ушла, не слушая объяснений. Барри только открывал и закрывал рот, пытаясь вставить хоть слово. Даже кот вышел на палубу посмотреть на скандал, да парочка прохожих с интересом прислушивалась к словам, а если быть честным, то засмотрелась на фигурку Нинель, тем более, что рубашка Барри, застёгнутая на пару пуговиц, больше показывала, чем скрывала.
— Ну, Корнелиус, опять мы остались с тобой одни. — Барри погладил своего кота. Кот, успокоенный рукой хозяина, посмотрел вслед процокавшей каблуками по сходням Нинель, зевнул и растянулся на нагретых досках палубы.
Нинель
Нинель переживала разрыв с Барри, то ругая его, то ругая себя. В фургоне оказалось вдруг мало места, так как она ходила от волнения широкими шагами и всё время упиралась в стены. Вышла на улицу и стала бродить по набережной в расстроенных чувствах, то прокручивая в голове разговор с Барри, то вспоминая прошедшую ночь, которая была чудо как хороша. Да, все было безумно трогательным — то, как он спит, как ест, как целует замерзшие пальцы, как снимает обувь, дарит милые безделушки, курит, засыпая пеплом все пространство вокруг себя. Любившие без ума знают это состояние, когда самое трогательное в твоем мужчине — его недостатки. Те маленькие штришки его поведения, замечая которые ты покрываешься мурашками, роняешь слезу или застываешь с глупой улыбкой.
Незаметно прошло время, и уже в сумерках, она решила вернуться к себе. На подходе к фургону увидела двух женщин, которые подёргав дверь её фургона и убедившись, что никого нет, стали раздеваться прямо в начале моста. До Нинель долетали обрывки их разговора.
— Вот ты дура! Ты почему без лифчика?
— Так всё равно снимать, вот дома и не стала надевать его.
— Нет, точно дура! Сказано было, надо превозмогать и отбросить препятствия. И что ты отбросишь? Я себе купила самый простенький лифчик.
С этими словами женщина сняла лифчик и бросила его в реку. Нинель с набережной проследила его полёт и с удивлением заметила, как он повис на верёвке, привязанной к мачте баркаса Барри. Так вот откуда взялся лифчик на палубе! Значит, Барри ни в чём не виноват? Нинель хотела сразу пойти мириться, но успокоившись, решила — пусть помучается до утра. Улыбнувшись этой мысли, она со спокойным сердцем отправилась спать. Уже засыпая, ей в голову пришла мысль:
— А что это женщины делали на мосту?
Жером
Ночное бдение со Шкетом, то ещё удовольствие. Всё время порывался что-то сказать или спросить. Жерому надоело терпеть его суету, и он отошёл в небольшой бар выпить горячего чая. Сидя за столом, он смотрел в мутное окно и с удивлением заметил, как какой-то парень осторожно идёт вдоль забора и постоянно оглядывается. Да это и есть подозреваемый, пришла догадка. Только бы Шкет не упустил его. Бросив парочку медяков на блюдце с чашкой Жером быстро вышел. Прямо у входа стоял Шкет и сразу потянул его в подворотню.
— Он! Сейчас придёт домой и узнает, что за ним приходили. Как пить дать побежит из города. — Зашептал Шкет прямо в ухо Жерому.
— Подождём, пока возьмёт мешок, тогда и задержим.
— Я тоже самое хотел предложить.
Подозреваемый слишком быстро выскочил из подъезда и побежал в сторону реки. О скрытности уже не было и речи, тем более за спиной у него был мешок. Жером махнул Шкету
