помаринуется эту ночь так, как мариновалась она.
На обратном пути девушка зашла в магазин и купила себе несколько бутылок пива, тут же выпив их в номере, и потому проспала почти до полудня. Обычно нечто будило ее по утрам само собой, но сегодня Сербская еле разлепила веки. Сползала в душ, высушив волосы ужасным феном в ванной гостиницы и быстро настрочила парню:
«Жду тебя в нашей беседке».
Облачившись в короткое платье-свитер, Мария подтянула повыше вязаные чулочки, обулась в грубые ботинки и, надев большую косуху, вышла на улицу. Влажный осенний ветер трепал волосы, заставляя девушку плотнее закутываться в куртку. Ночью шел дождь, и теперь земля и гравий были размыты, потонув в лужах. Шагая прямо по ним через сад, вскоре Сербская дошла до беседки. Видимо, из-за порывов ветра плющ лишился последних листьев, и теперь остался абсолютно лысым. Но обнаружила она здесь не Филиппа, а некого светловолосого юношу, рисующего на листах большого скетчбука детальный эскиз для медальона с Девой Марией.
Хмыкнув себе под нос, Сербская беспардонно вошла внутрь беседки и села рядом, заговорив:
— Выглядит очень красиво, — она кивнула на его наброски. — Учишься в этой семинарии?
— Спаси Господи, да, учусь.
Юноша поднял на девушку нежный, ласковый взгляд. В этом взгляде не было кокетства или чего-то такого, зато было много чистой любви — человека к человеку, души к душе. Так Елисей смотрел на всех — и она не стала для него исключением.
И тут же она протянула руку, чтобы пожалеть его ладонь, испачканную серым из-за грифеля карандаша.
— Мария. Прихожанка вашей церкви.
Ага, прихожанка, у которой едва жопа прикрыта.
— Очень приятно. Я видел вас, — произнёс парень. — Пусть Господь поможет вам в ваших поисках.
И, закончив это социальное взаимодействие, Елисей снова вернулся к своей работе — будто бы ничего более его не волновало сейчас. Впрочем, очень скоро он снова поглядел на Марию.
— Ты здесь в паломничестве или на послушании?
— Я здесь… — Мария запнулась. — Типа новенькая. Надеюсь прижиться.
Она разглядывала этого парня совершенно без стеснения — миловидный, он напоминал тех самых купидончиков с картин. Интересно, тоже в монахи подастся? Хотя нельзя сказать, что Сербскую это так уж интересовало. Когда она на ком-то зафиксирована, другие особи мужского пола кажутся ей неинтересными. Как куклы Кена, у которых в штанах все гладко.
С ее Филиппом этот юноша в сравнение не пойдет.
Ее Филипп… Ее ли он вообще?
То, что он вчера так грубо продинамил ее, разумеется, ужасно расстраивало и обижало, но то, что он позже звонил, внушало ей надежду и заставляло придумать парню тысячу оправданий. Может, что-то случилось?
Но когда Мария заметила боковым зрением движение и поняла, что к ним по дорожке движется именно Филипп, она не смогла удержаться от маленькой пакости. Вдруг девушка взяла и просто так переливисто рассмеялась, как то могло бы быть, если бы этот светловолосый семинарист, сидящий рядом, остроумно пошутил. Но он молчал и смотрел на нее, как на очень странную особу. Правда, Филипп ведь этого не знает, так что пусть думает, что хочет.
Елисей уставился на девушку в недоумении, но этого взгляда Филипп не увидел, а увидел кое-что другое, из-за чего его лицо буквально потемнело от ярости. Размашистым шагом Панфилов шел к беседке, а когда поднялся по ступенькам, глянул на Марию совершенно жестоко. На Елисея парень даже не взглянул, хотя тот приветливо кивнул ему.
— Веселитесь? — тревожно звенящий тон голоса и совершенно искаженное лицо. Филипп впервые почувствовал то, чего не чувствовал никогда — он не может держать себя в руках. И это пугало даже его самого.
— Мне нужно поработать, — робко вставил свое слово Елисей.
— Так иди — тебя никто не держит, — оборвал его Филипп, и юноша быстро собрался. Панфилов очевидно напугал его.
Мария наблюдала за сложившейся ситуацией с лицом довольной кошки, полакомившейся сметаной. Только заурчать оставалось. Новый знакомый быстро скрылся, словно и не было тут его, и девушка закинула ногу на ногу и заговорила с совершенно невозмутимой улыбкой, глядя на Филиппа снизу вверх:
— Представляешь, пришла я тебя ждать, а тут твой одногруппник. Хороший малый. Мне повезло, что кто-то разбавил мое одиночество, а то вдруг ты бы не пришел, как вчера.
В ее глазах плясали настоящие черти.
Филипп разозлился так, что даже в глазах потемнело. Ему не хотелось опускаться на скамью рядом с девушкой. Он чувствовал себя так, будто все рядом пылает от жара, который сжигал его изнутри.
— Да? — на его губах появилась ужасно неприятная ухмылка. — А что ты ещё решила?
Впервые он подумал над тем, что в гневе мог бы убить. И, скорее всего, не голыми руками, а каким-то хитроумным способом. Панфилов был из тех, кому в голову приходят совершенно разные и оттого пугающие развязки событий.
Мария поймала себя на двух равно противоположных мыслях. С одной стороны, ей было приятно, что она уязвила Филиппа. Так сказать, отыгралась за вчерашнее. Но с другой… С другой мы не должны причинять боль тем, кого любим. Иначе мы больше любим самих себя, чем этих самых людей. Так что Сербская, тяжело вздохнув, поднялась на ноги и спокойно, без яда сказала:
— Ещё я решила, что все же тебе не нужна, когда ты не пришел вчера. Я, блин, даже к вашему отцу Сергию ходила, — она усмехнулась. — Не бойся, не за тем, о чем ты подумал. Просто за наставлениями.
Девушка оторвала взгляд от лица Филиппа и посмотрела на выглядывающие из-за голых ветвей деревьев купола. Небо все такое же серое, а кресты словно все так же светятся, невзирая на погоду. Ветер шелестел в черных кронах совсем близко.
— Очень красиво у вас там. И спокойно, — она вновь посмотрела на парня, едва заметно хмурясь. — И я хочу, чтобы у нас было так же.
Слова Марии сначала покоробили его, а потом будто бы… Порадовали? Странно, Филипп, казалось, словно и разучился радоваться. Но все же эта радость была со вкусом печали — если все это будет продолжаться, он так и не исполнит свою мечту, а это было разрушающие для него. В то время как Мария получит желаемое, но будет жить рядом с несчастным человеком. Не очень радужная картина, не так ли? И виноват в этом, конечно он сам, потому что вовремя не смог остановиться. По-хорошему он уже сейчас должен отчислиться, но не может.
— У нас так…
Не будет, скажи же, ну.
— Нам будет сложно сделать так, но возможно. Наверное.
Филипп вздыхает.
— Ты
