поглядывая на учебный участок, делал записи в тетради.
— Что вы там мурлычете, лейтенант? — спросил он неожиданно. — Между прочим, я заметил — вы всегда что-то напеваете.
— Неудачные попытки, товарищ полковник, у меня голоса нет.
— Ну, а все-таки, каков ваш репертуар?
— Мелочишки, товарищ полковник. Все безголосые обычно джазовыми песенками пользуются. Сравнительно легко, и девицам нравится.
После некоторого молчания Лукомцев снова сказал:
— Лейтенант, а не хотите ли вы в пехоту перейти, ко мне, например, адъютантом? Я бы поговорил с вашим начальством.
Палкин словно и не удивился такому предложению.
— Нет, — сказал он просто. — Очень вам благодарен за доверие, товарищ полковник. На суше я временно, и, как только представится возможность, сразу же вернусь на эсминец. У моряка уж душа такая, он даже если и умирать, то на море предпочитает. Знаете: «К ногам привязали ему колосник…»
Но как бы ни любил Палкин море, его интерес к жизни дивизии не ослабевал. Он подружился со многими командирами, ездил в полки, в батальоны, даже вступал там в споры по вопросам тактики. Через несколько дней после разговора с Лукомцевым он по дороге из штаба своей бригады заехал в один из батальонов третьего полка. Комбат, хорошо знавший Палкина, был расстроен только что случившимся ЧП — чрезвычайным происшествием, суть которого заключалась в следующем. На правом фланге, где из-за топких болот не было непосредственного соприкосновения с противником, стояла деревня Сяглы. Наши позиции располагались от нее километрах в двух, примерно столько же было и до немецких. Разведчики из рот и батальонов третьего полка, занимавшего там оборону, пробирались в Сяглы ежедневно. Наблюдения их кое-что давали, разведка всегда благополучно возвращалась. Но вот неожиданно разведчики из Сягл не вернулись. Бойцы, отправившиеся на поиски, нашли их убитыми. На следующий день история повторилась, погибли еще два разведчика. Обстоятельства дела установить не удалось, хотя командир дивизии, узнав об этом, выслал туда специальную комиссию. Комиссия побывала с Сяглах, но тоже никаких следов не обнаружила. Кто стрелял? Немцы далеко. Может быть, предатель?
Палкина потянуло в Сяглы. «В течение двух-трех часов, какие там пробуду, — думал он, — вряд ли я кому понадоблюсь». Договорившись с командиром батальона, который особого значения его затее не придал, Палкин, вооруженный, кроме пистолета, еще и автоматом и гранатами, отправился в злополучную деревню. Там он заглянул почти во все дома и тоже ничего не нашел. Дома стояли пустые, с разбитыми окнами, сорванными дверями, перевороченными остатками пожитков спешно ушедших жителей.
Тогда, выйдя на окраину деревни с немецкой стороны, Палки и засел в бане на огороде. В бане аппетитно пахло дымком, полок и лавки, выскобленные ножами, сверкали березовой белизной, за каменкой потрескивал сверчок. Все было по-домашнему уютно, располагало к отдыху. Палкин снял автомат и лег на лавку возле окна, откуда открывался вид на поля перед деревней, вплоть до немецких позиций. Тишина успокаивала его, сверчок навевал дремоту. Как сквозь сон проплывали двадцать шесть лет жизни — школьные годы, завод, краснофлотская служба, и, наконец, когда он стал вот лейтенантом, командиром, когда можно было задуматься над устройством собственной жизни, — вдруг война. А теперь, может быть, жизни-то больше и не увидишь: ударит снаряд в ту избушку и конец, мир праху твоему, Костя Палкин, Константин Васильевич, как крикнул он тогда белокурой девушке Гале. Палкин не любил бойких девиц, знающих все, шумных и беспокойных. Галя, по его представлениям, была полной противоположностью им, скромная и простая. Его волновали ее усталые глаза, а слова: «Выспаться бы мне…» — до сих пор звучали в ушах. Палкин размечтался, и вот он уже явственно видит, как девушка засыпает на его руке, медленно закрывая серые свои глаза с зеленцой. Тихо, чтобы не разбудить, он касается губами чистой и гладкой ее щеки.
При этой мысли Палкин вскочил с лавки. Казалось, прошла минута глянул на часы: да он уже почти час здесь! — надо возвращаться рекогносцировка успеха не принесла. Выглянул в окно и отшатнулся: метрах в ста, на соседнем огороде, за такой же прокопченной банькой, прислонясь к стене, стоял немецкий солдат с автоматом в руках.
На четвереньках выбрался Палкин из бани и через грядки побуревшего гороха пополз в обход соседнего огорода. Он добрался до баньки со стороны, противоположной той, где прятался фашист. Обойдя ветхое строеньице, выглянул из-за угла и увидел, что немец тоже выглядывает, но в другую сторону, — только бритый затылок розовеет из-под пилотки. Палкин прыгнул, гитлеровец успел лишь обернуться и в страхе закрыть глаза, как приклад автомата рассек ему лоб. Солдат рухнул в сухую крапиву. Палкин ударил еще раз и, вытерев приклад о потрепанный мундирчик солдата, хотел было приступить к обыску, но где-то совсем близко послышались голоса и шаги. Он выглянул из-за угла так же, как до него делал это убитый солдат, и шагах в пятидесяти увидел немцев — их было десятка полтора. Шли они прямо на баню.
«А ну, промажь, а ну, только промажь!» — храбрясь, бормотал в азарте Палкин, готовя «лимонки». Не показываясь из-за угла, он одну за другой швырнул две гранаты навстречу гитлеровцам. Но пока гранаты, пошипев на земле, разорвались, немцы успели разбежаться и лечь. Палкин понял, что упустил момент, что силы теперь слишком неравны и надо уходить как можно быстрее. Немцы же, подозревая, видимо, солидную засаду, сами пустились наутек через огороды в поле. Раздирая мундирчики, они перепрыгивали через обвитые колючей проволокой изгороди, путались ногами в сухих стеблях гороха и жестких огуречных плетях, спотыкались.
Тут Палкин, не теряя времени, изобразил засаду автоматчиков. Присев на колено и уперев оба автомата — свой и немецкий — в живот, он выпустил по убегавшим все патроны, переменил магазины и снова стрелял, пока немцы не вышли за пределы досягаемости автоматного огня.
Вдалеке теперь маячили, удирая, только девять немцев. Значит пятеро или шестеро остались тут. Палкин прошел по огороду отыскал троих. Один из них оказался ефрейтором, на поясе его в черной грубой кобуре лежал парабеллум.
— Это не подарок. — Палкин вздохнул, взвешивая на ладони тяжелый пистолет.
Он еще был в деревне, когда в воздухе провыла мина и рванула возле церкви. Затем мины посыпались одна за другой.
«Добежали, значит», — подумал он и прибавил шагу.
Возвратясь в батальон, Палкин сдал удивленному комбату кучу оружия и ворох немецких документов, а когда рассказал всю историю, то поспешил в штаб дивизии.
Только из очередного донесения командира полка Лукомцев узнал о прогулке морского лейтенанта с изыскательскими целями в загадочную деревню и о сражении, которое он там затеял.
