нас небольшой, каменные дома только в центре, а дальше к реке идут одноэтажные деревянные, свои. В таком и жил Рафик.
— Ассалом алейкум, — говорит Винт из-за калитки.
Рафик — татарин по национальности.
— Алейкум ассалом, — отвечает он по-татарски, открывает калитку, с удивлением на нас смотрит: зачем пришли?
— Мы твой интерес решили взять. Собака лишняя есть?
— Ну, вообще-то…
— Не жмись, — говорит Винт, — ради общего дела.
— Скоро щенки будут, — говорит Рафик уклончиво.
— Якши! — хмыкнул Винт. — Только пока их вырастим, вы из похода придете…
Рафик свистнул, и появилась собака. Господи, где таких уродов делают, еще б парочку заказать для смеха. Морда кирпичом, шерсть рыжая, кудрявая. Одна отрада — кусаться не лезет, ласкается, прыгает, рубашку слюнями пачкает.
— Что это она? — пугается Винт. — Больная, что ли?
Низамов сам не свой, щекочет эту псину, называет ее Рында. Действительно, Рында, лучше не придумаешь.
— Это почти терьер. Эрдельчик…
— Почему почти? — спрашивает Винт.
— Морда узковата, — вздыхает Рафик. — Экстерьер, в общем, не очень. Но собака хорошая.
Мы промолчали, он повел нас в сарай. По пути сообщает:
— Наполеон тоже не любил собак, а потом бежал с острова Святой Елены, упал с корабля в воду, а собака его спасла… Ньюфаундленд порода…
— Ну и что?
— До конца жизни он уже с собаками не расставался.
В сарае на подстилке лежала такая уродина, первая по сравнению с ней — Василиса Прекрасная. Ни кожи, ни рожи, по бабушкиному выражению. Маленькая, черная, кривоногая и пузатая вдобавок. Рафик к ней с лаской пристает, гладит, воркует. Разомлело животное, лапы кверху.
— Человечество приручило собак на самой заре своего существования…
— Не умничай особенно, — остановил его Винт.
Рафик вздохнул и говорит:
— У нее скоро будут щенки. Порода… — он почесал в затылке, — почти лайка!
— Ладно заливать-то! — не поверил Винт.
— Пожалуйста, — показывает Рафик, — уши торчком, форма — римская цифра пять вверх ногами, хвост бубликом — видите, широкая во лбу голова…
Собаке не нравились разговоры о ней, она загавкала.
— Нервничает, — объяснил Рафик, — вчера руку мне оцарапала.
— И ты терпишь?
— Это еще ничего. — Он задрал штанину и с гордостью показал шрам от собачьих зубов. — Это я ей клизму ставил…
— Так… — Винт посмотрел на меня.
А совершенно сумасшедший Низамов оторваться от своей «почти лайки» не может.
— Хочу одного щенка от нее оставить, — говорит, — назову Эллой. Как вы считаете?
— Самое подходящее имя! — обрадовался Винт. — В точку!
— Молодец! — говорю. — Здорово придумал!
Лайка ехидно на нас смотрит, хвостом по земле стучит, глазками противными морг-морг.
— Слушай, Рафик, — спросил я, — а ты после укуса уколы делал от бешенства?
— Зачем? Она очень чистая собака.
— Такое дело, лучше провериться…
С собаками мы решили не связываться. Даже ради Наполеона. На всякий случай по пути зашли к Зойке Фуртичевой. У нее подоконники, стены, балкон уставлены кактусами — маленькими, большими, квадратными, в виде сабли, в виде человека с бородой, круглыми.
— Кактусы известны с древнейших времен, — начала Зойка, вроде ее тоже укусила собака, — в настоящее время известны тысячи разновидностей этого прекрасного, удивительного растения. Вот смотрите — это долихотела длиннососочковая…
Смотрим мы на эти верблюжьи колючки, и хочется нам быстрее на свежий воздух, где растут простые тополя.
— Аустроцилиндроопунция, — говорит Зойка.
Винт застонал.
— Нравится? — радуется Зойка. — А это астрофитум тысячекрапинковый.
Винт от природы человек нетерпеливый. Вышли мы от Зойки, и он заявляет:
— Не пойду я в поход, если из-за этого жить не хочется.
— С ума сошел! — закричал я. — Это же такой шанс! Научимся в походы ходить, на следующий год одни пойдем, самостоятельно.
— Что там учиться?
— А ты умеешь без еды сутки жить, огонь без спичек?..
— Спичек можно набрать побольше.
— А редкие лекарственные растения?
К Симакину мы пришли вымотанные. Выложил он на стол четыре толстых альбома с марками — пока рассмотришь, состаришься.
— Марки…
— Возникли в древности, — говорю я, — это мы уже знаем…
— Ты не умничай особенно, — предупреждает Винт, — а то вы все больно умные.
Симакина не зря старостой выбрали, есть у него талант с людьми работать. Спрятал он свои альбомы в стол, решил нам все показать на практике, в натуре. Достал маленький альбомчик, кляссер называется, и повел нас в филателистический клуб.
Сразу скажу — практика нам понравилась. На свежем воздухе, в парке, собираются влюбленные в марки люди — тихие, спокойные, говорят немного, о чем — не понять. Смотрят друг дружке в эти кляссеры, меняются, завидуют друг другу, не злобно, вежливо. Вообразите, подошел к нам взрослый человек:
— Картинки?
— Нет.
— Космос?
— Фауна.
— Гашеная?
— Нет.
Следом другой то же самое:
— Что можешь?
— Квартблок.
Симакин наш потный от волнения:
— За кошку дам мадонну.
— Чистую?
— Чистую.
Симакин нашел какую-то марку в альбомчике, протянул человеку. Тот в думы ударился. В конце концов совсем у другого выменял Симакин четыре новеньких марки на одну потертую, невзрачную, с кошкой. Это обмен называется.
— Ш-ш-ш! — сияет Симакин. — Вы мне удачу принесли.
Мы не понимали. В марках, оказывается, важно все, но, главным образом, содержание. Столько всего можно узнать, собирая марки. Например, в Турции на озере Ван живут кошки, которые плавают под водой и питаются рыбой. Конечно, такие знания неясно куда употреблять, но посмотрели мы с Винтом друг на друга и решили:
— Ладно, берем твой интерес. Гони книги, сами разберемся.
— Вам так повезло, — говорит Симакин, — не представляете! Век благодарить будете…
Было у нас с Винтом свое укромное место, наш штаб. Винт рукастый, все умеет делать, у отца выучился. Оборудовали они у себя с батей верстак в сарае, свет провели, инструменты на стенах развесили. Мы нашли на свалке матрас и притащили сюда — совсем стало уютно и ладно. Лежу я на матрасе, книгу про филателию читаю:
— «Коллекции делятся на тематические, исследовательские, мотивные, документальные, хронологические…»
Винт вздыхает, вырезает из конвертов марки с бумагой, кладет в ванночку с водой, чтоб бумага отклеилась и марки стали годными для филателии. Конверты принес я. Мой отец писатель, пока не признанный. Его не понимают, не печатают, но всегда присылают вежливые ответы, а марки у них в редакциях самые лучшие.
— «Марка „Маврикий“ была продана за восемьдесят тысяч долларов», — читаю я.
— Обалдеть! — вздыхает Винт. — Просто обалдеть, на что люди деньги тратят.
— Можно наменять марок, — размечтался я, — потом их продать и купить лодку с подвесным мотором…
— И уплыть отсюда на фиг… — бурчит Винт.
Всегда мы считали себя не хуже других, а теперь наступило время людям завидовать. В классе только и
