конечно, допускаю, что вы, сидхе, живете хренову тучу лет и не меняетесь, но я не сидхе. Я могу быть кем угодно, но только не сидхе.
— А никто и не утверждал, что ты — сидхе, — убрал с лица так раздражающую меня улыбку красноволосый.
— В таком случае, оставь попытки прикинуться моим родственником, — попросила я. — Семья — не кружок по интересам, в неё просто так не запишешься.
— И в тоже время, семья — это не просто перечень, кто кого родил, — король потарабанил длинными тонкими пальцами по подлокотнику и резко встал. Я инстинктивно дернулась, но успела подавить защитный рефлекс в зародыше. За что была награждена еще одной наполовину снисходительной наполовину очаровательной улыбкой.
Скривив рожицу в направляющуюся к стене широкую спину в белом сюртуке, я покосилась на Альмода. Тот по-прежнему сидел с самым мрачным видом и, используя все доступные ему ресурсы, своей физиономией демонстрировал, как ему не нравится происходящее. Я была с ним солидарна — происходящее и в правду не радовало. Настолько, что я стала на полном серьезе обдумывать побег через окно.
Аэрн, тем временем, приблизился к темно-синей шторке, при помощи которой попытались то ли декорировать стену, то ли что-то на этой стене скрыть. И, взявшись за края плотной ткани в двух местах, одним четким движением отдернул занавеси в разные стороны. И нашим взглядам предстал огромный, занявший практически всю стену портрет девушки во весь рост, выписанный четкими, уверенными линиями и с огромным уважением к деталям.
Талантом художника невозможно было не восхититься, он был по истине гениальным, потому что барышня получилась как живая. И даже лучше, чем живая. Казалось, она сейчас вздохнет, поведет красивыми соблазнительно оголенными плечами и вышагнет из рамки.
— Не правда ли, она совершенна? — не столько спрашивал, сколько утверждал король, неприкрыто наслаждаясь картиной. И его восхищение было понятным, девушку невозможно было назвать иначе, кроме как красавицей. Томный взгляд из-под длинных ресниц. Архитектурно вылепленные и полностью симметричные скулы, подбородок, лоб. Густые волосы цвета молочного шоколада, вьющиеся крупными кольцами. Нарочито небрежно перекинутые через одно плечо, они достигали обнаженного колена, игриво выставленного вперед сквозь высокий разрез подола платья, которое плотно облегало верх тела и струилось вниз, устилая пол мягкими волнами.
— Даже слишком, — проворчала я, зная, что в умелых руках художника кисть с красками способна превратить даже Медузу Горгону в Елену Троянскую. Сколько в картине от настоящего человека, а сколько от фантазии автора — никто никогда не узнает.
И Аэрн словно подслушал эти мои мысли.
— В жизни она была еще прекраснее, чем получилась на картине, — он грустно покачал головой, словно сетуя на что-то, а после вернулся в наш тесный кружок. Мы могли бы взяться за ручки и поводить хоровод. — Тиарн не смог в полной мере передать её природное очарование и притягательность. Но мне все равно нравится этот портрет.
— Наверное, потому что ей нравился этот портрет, — заговорил Альмод впервые за долгое время. И, подавшись вперед, оперся локтями о широко расставленные ноги. — Тиарн был её другом.
Я почувствовала себя третьей лишней и уже хотела поинтересоваться, не оставить ли мне этих двоих наедине с их трогательными воспоминаниями и желаниями пообсуждать живопись, как вдруг Аэрн вихрем развернулся ко мне и спросил:
— Ты знаешь, кто она?
— Конечно, — с готовностью кивнула я. — Мы ж с ней закадычные друзяки! Каждую пятницу выпиваем в баре. Она берет белое полусухое, я беру…всего и побольше.
— Не смешно, — хмуро откликнулся Альмод.
— Смешно и не планировалось, — поморщилась я в ответ.
— Хватит, — оборвал наш спор Аэрн. — Риэль, на картине изображена…ты.
Я кашлянула. Потом еще раз, и еще раз. А после разразилась затяжным смехом, похожим на предсмертные судороги старой совы.
— Слушайте, — я утерла выступившие слезы. — Не знаю, что вы здесь курите, но и мне отсыпьте, пожалуйста.
Аэрн и Альмод обменялись красноречивыми взглядами, в которых только слепой не смог бы прочесть подтекст — сумасшедшие не они, а я.
— Я же говорил, она будет все отрицать, — пожал широкими плечами Альмод. — Даже если ты ткнешь её носом прямо в доказательства.
— Не надо меня никуда тыкать, ладно? — тут же подпрыгнула я, прикрывая ладошкой указанную часть тела. — Можно просто показать обратный путь из этого вашего дорогого бессмертного дурдома. А там я уже сама дальше разберусь.
И я уже даже привстала с чертовски удобного кресла, как грозный окрик заставил меня плюхнуться обратно с выпученными словно у лягушки глазами:
— Ты никуда не пойдешь! А сядешь и выслушаешь все, что я тебе расскажу!
— Ух, ты, — схватилась я за сердце. — А ты оказывается, умеешь не только улыбаться.
— Ты даже не представляешь, что я еще умею, — блеснул зубами Аэрн, а мне вдруг показалось, что я увидела клыки у него во рту.
— Конечно, не представляю, — пришлось быстренько подтвердить мне. — У меня с воображением плохо. А с мозгами вообще беда.
— Ты невыносима, — подвел итог Аэрн без особого восторга, но тут же лицо его осветилось улыбкой, от которой у меня в свою очередь заныли скулы. — Впрочем, ты всегда была такой. Своенравной, гордой, пресекающей любые посягания на свою свободу.
— У меня в принципе на посягания несварение, — поведала я, сделав лицо морозильником.
После этих слов Аэрн наградил меня долгим многозначительным взглядом, явно пытаясь донести какую-то мысль. Не получилось. То ли не донес, то ли расплескал по дороге.
— Слушайте, — не выдержала я, нервно заерзав на месте. — А как так получилось, что ты, — невежливо ткнув пальцем, я указала на Альмода, — старше того, кто якобы приходится тебе отцом?
В короля тыкать не стала, все-таки монарх, какой-никакой. Скорее, конечно, никакой, но всегда есть место для надежды.
— Когда-то нас почитали, как богов, — напевно начал красноволосый, но я эту басню слушать уже устала. А потому достала свою мелочишку из кармана и решительно вставила:
— Да, да, да, вы были богами, великими и могущественными, вас все боялись и вам поклонялись. А потом пришли другие боги и дали вам пинка под ваши сверкающие задницы. И теперь вы здесь, никем не почитаемые и всеми забытые. Я ничего не упустила?
— Неужели твоя память начала просыпаться? — подался чуть вперед Аэрн.
— Спит мертвым сном, — разочаровала его я. — Просто за те недолгие часы, что я здесь, со мной не пытались поговорить разве что коврики на полу.
— Все ждали твоего возвращения, — заметил Альмод и отвел взгляд в сторону, но я успела заметить ту невыразимую скрытую тоску, которая уже мелькала в его невероятного цвета глазах.
— Почему? — уже без дурашливости спросила я.
— О! Неужели
