у мультиках или не дай бог, коротко пострижётся, то фотографии лучшие переживут всё и всех… но уже не на твоём телефоне.
Но Наташка ближе, чем батя с участком. Как в тумане Боря до него минут за пять добрался. И подхватив из пакета с покупками небольшой тортик, решительно к домофону пошёл. Затем — лифт. Затем — этаж. Затем дверь открылась.
Боря ощутил, что сердце тесно. Она, главное, не в халатике в бигуди и с синяками под глазами пропитыми открыла, а в блузке белоснежной стоит, строгой почти. Личико белое, ухоженное, строго-подкрашенное. А ниже — юбка почти до колен. Не мини-юбка и не поясок-пошлый, а достойная юбка. Руководителя среднего звена как минимум. А под ней — колготки без дырочек.
— Ой, Борь, а я только с собеседования, — тут же заулыбалась она, пропуская внутрь побыстрее, чтобы в колготках тех тёмных на холодном долго не стоять в коридоре. — Похожу, меня на работу возьмут. Я так рада! Месяц ждала и вдруг говорят — приходите!
— Да? Класс! — заявил Боря и тортик протянул.
Всё-таки событие у человека. Отметить за чаепитием надо. Ну и поговорить заодно по-человечески.
А человек тот кудрявый дверь закрыла, тортик подхватила, и в щёку его поцеловать хотела приветственно. Вроде ничего необычного. Прилично даже. Но щетина везде, одно ухо и свободно.
Губы тогда в ухо и угодили. Тёплые и в помаде красивой. А по обонянию духи ударили её. Неброские, но цепляющие.
Бам!
И ощутил Боря, что током его пробрало. Тепло по телу пошло. Ещё губы её не отпрянули, как он уже сам целовал в ответ в щёку, в подбородок, под глаз, в висок и ушко прохладное, а как в губы угодил, безумие началось!
Наташка руки разжала, тортик на пол полетел. Ни слова в ответ, только звуки утробные. Страсть звериная. Руки вдруг чудить стали сами по себе, словно какой кукловод за ниточки дёргает, предварительно виагрой обоих с ног до головы обсыпав.
Словно сама по себе куртка срывается, блузка мнётся, за шею хватает что-то, притягивая к себе властно и целует, целует, ест почти!
Страсти в обоих на тысячелетие вперёд припасено. И за месяц оказалось, не угасла та. Не пролилось ни капли, если в океанах мерить. Разуваться некогда, по коридору натоптано. Но спины то к одной стене прижимаются, то шкаф-купе на прочность пробуют, зеркала руками пачкая, да не замечая.
Полетели следом ботинки по коридору зимние, куртка и блуза, юбка сползла. А как в колготках ягодицы мягкие коснулись бёдер, и руки потеплевшие по ткани прошлись упругой и плотной, взвыл Боря. Если до этого таял маслицем, то теперь звериное нутро показалось, глубинное полезло.
Размножайся, кричит оно ему.
Отдайся, кричит оно ей.
И от одежды вскоре одни трусики белые остались. Да и те сползли, заняв место ниже колен у колготок.
И оба так удачно телами соприкоснулись, что в жар бросило.
— А-а-а! — простонала Наташка, едва головка горячая соков её коснулась.
Он же брать её сзади начал прямо у прихожей. Ткани набухшие женские сигналами мозг захламили, а тот давай вещества в кровь выделять. Да все сплошь — удовольствия рядом. Набухли соски в момент, поднялись волоски на коже, а макушка сначала в ключницу упёрлась в наклоне, а затем Наташка щекой поверхность под зеркалом легла. Да так бы всю жизнь в наклоне и простояла!
Боря понял два момента. Во-первых, рукой своей её ладонь накрыл, и пальцы переплелись. Во-вторых, что угодно может на белом свете произойти, но нельзя никому такую попу отдавать с видом сзади. Как наклонилась дева разгорячённая, как обнажила губы нижние, а те в соку все, жаждут ласк и требуют распутства неуёмного.
А он — только и рад!
Увеличился Боря снизу, мыслей реку смыло потоком крови в голове. Эндорфинами смыло последние островки благоразумия, едва матки коснулся. До полной вошёл, в пару движений разбередил всё, расширил, углубил, а теперь до самого нутра докопался. И чем чаще и глубже выходило, тем больше тепла и стонов в коридоре.
Позабыв о тортике под ногами, обхватив попу мягкую как единственный островок надежды в этом непостоянном мире, Боря словно одинокий выживший на сушу выбрался. И дышал с трудом, от борьбы с волнами жизни устав.
Кричала Наташка, рецепторами управляемая. Сигналы магистральным потоком синапсы и щекотали. От момента полного единения до полного разъединения вроде с пару десятков сантиметров всего, а какой важный путь!
И чтобы из конца в конец не бегать, даже не думал мужчина разгорячённый полностью высовывать. Только поглубже стремился попасть, как рудокоп до сердца горы.
Наташка и сама ощущала, что до желудка почти снизу продирает. Порой больно даже. Но та боль, губы стискивая, только ещё больше добрит. И самой хочется поглубже присесть. Да сковал враг окаянный сзади, прижал и не даёт пространства для манёвра. Только пальцами сжимает тёплыми. А у самой пальцы уже холодные стали. Вся кровь туда, вглубь убежала, разбираться с ситуацией. Может ранена? Может — при смерти? Не знает толком, но кружится немного голова, а в глазах искры стоят. И стон под ритмичные хлопки уже на максимум ручку громкости выкручивает.
Сладко стонет Наташка, рыжие кудри по всей тумбе расплелись. И губы шепчут, едва натиск ослабевает:
— Да! Ещё! Борь… Борь… Борь…
Слишком долго расставание продлилось, чтобы длиться вечность. В какой-то момент Боря вдруг понял, что два тела в одно сливаются. А сам словно какую-то кнопку внутри нажал. Красную или помеченную как «слив». Толком никто определений не знал, но Наташка вдруг по-особому вскрикнула, зрачки расширились и вагина конвульсивно сжиматься начала, соки уже не выделяя, а разбрызгивая.
Щекотнуло Боре по яйцам тёплой струёй. И сам резервуары опустошать начал. Да, едва не смыло потоком его встречным. Выдавить супостатка хотела конвульсией мышц, но инстинкт сильнее оказался. И только сильнее обхватили пальцы попу напрягшуюся. Чтобы подальше внутри выстрелить. Да побольше зачать.
Инстинкт всегда прав!
Застыли, не двигаясь. Она — заплакав беззвучно, едва носом хмыкая. Он — словно по голове ушибленный битой. А в каске стоял или нет — это уже другой вопрос.
Со звуком извлекаемой пробки, Боря отсоединился. И Наташку распрямил. А та стоит с глазами красными, смотрит снизу-вверх, но то дела пары секунд. Руки просто сами к себе поближе прижали, обняли плотно. Теплом он делился, когда оба разгорячённые и вспотевшие или заботой, то уже не важно.
Главное, что — надо.
— Я… — с гортанным звуком обронила Наташка. — … в ванную пойду.
— Ага, — ответил Боря, руки разжал и трусы натянул.
Свои. Семейные. Если дева почти вся обнажилась, то он по сути только куртку скинул и разулся, немного пах обнажив. За секунду
