сторону, вернёшься сюда же. Это как зеркало.
Ничего общего с зеркалами я тут так и не увидел, но решил поверить богине и не переспрашивать, чтобы не нарываться на ещё один жалостливый взгляд.
— А почему здесь так… плохо? Как будто кто-то страдает. Мучается. Мне кажется, я слышу непрерывный крик боли. — Акулине стояла, обхватив себя за плечи и дрожала мелкой дрожью, на бледном лице выделялись огромные глаза.
— Ага! Чувствуешь! — довольно ухмыльнулась богиня. — Вы все чувствуете. А вот он, — она указала на меня, — слишком толстокож.
У меня действительно никаких неприятных ощущений не было. Даже странно. Судя по тому, как понижают голоса мои друзья, для них тут действительно слишком гнетущая атмосфера, а я… ну да, темно, тихо. Голосов, правда, никаких нет. А так, обычное подземелье. Даже воздух, как и везде в Кронурбсе, вполне свежий и приятный на вкус. Я ещё раз обвёл взглядом спутников, и только теперь обратил внимание на Агнию. Тартарцы, естественно, услышав, что кому-то собираются показывать что-то интересное, просто не могли упустить такую возможность. Теперь и Комо и Гаврила вместе с остальными чуть подрагивали от страха, с опаской косясь на тёмный провал, ведущий в совсем уже неизвестные глубины. В общем, вели себя вполне сообразно моим ожиданиям, в отличие от рыжей Агнии, с которой явно было не всё в порядке. Девушка замерла, не дыша и закрыв глаза. Из-под опущенных век по бледным щекам текли кровавые слёзы. Ей явно было очень паршиво. Впрочем, долго такое не продлилось — охнув, она рухнула. Едва успел её подхватить.
— О, а я-то всё гадала, росомаха она или вила! — обрадовалась Кера. — Теперь-то очевидно, что вила. Они чувствительнее, и закрываться не могут.
Остальные тут же стряхнули с себя странное наваждение, и мы поспешили вернуться на уровень выше, где Агнии тут же стало намного легче. Она пришла в себя, и даже говорить смогла. Правда, подниматься пока не рисковала.
— Что это за ужас? — прошептала вила. — Как будто тысячи страдающих душ вопят о своих муках, молят о том, чтобы их существование прекратилось.
— А вот это самое интересное! — радостно улыбнулась Кера. — Я вчера всю ночь пыталась понять, куда ведёт этот ход, а когда поняла, думала, рехнусь от страха! Представляете, это открытый проход в Тартар! Четвёртый во всём мире! Тот, о котором никто знал, даже боги! Представляете, какая ирония? Весь могучий Рим стоит над провалом в Тартар! Как крышка на чайнике! Здорово, правда?!
— Так его же срочно нужно закрыть! — ужаснулась Петра. — Вдруг мы туда провалимся! Или и вовсе весь Рим.
— Ерунда, — отмахнулась богиня. — Если за столько тысячелетий не провалились, то и теперь не провалимся. Если кто-то и сможет его закрыть, Кронурбс прекратит своё существование, и вот тогда-то Рим действительно провалится, весь и разом. Ты же представляешь, насколько огромное пространство занимает этот городок? Он же даже по протяжённости больше, чем Рим, а уж в глубину и вообще сказать страшно. И вся эта циклопическая конструкция держится лишь силой Тартара.
— Но… там же зло! — растерянно сказала Агния. — Я чувствую.
— Конечно, зло! — ухмыльнулась Кера. — Это ведь Тартар! Там столько народу за последние тысячелетия набралось! И все они туда не хотели. Естественно, они будут злиться! И ведь не только наших. Там и Чернобог ваш обретается, и полно ещё всяких. А недавно ещё и олимпийцев сбросили… — богиня вдруг замерла на секунду, а потом уже с гораздо более серьёзным лицом проговорила:
— Надо возвращаться наверх. Срочно. Что-то плохое происходит. Я даже здесь чувствую. Как будто… Не может быть! — Богиня выглядела по-настоящему напуганной. — Нам срочно нужно наверх!
* * *
Иерарх Прим чувствовал страх. Дикий, непрекращающийся страх. И началось всё два дня назад, когда явившиеся из неведомых пределов твари разозлили его бога. Хотя нет, всё началось раньше, ещё несколько недель назад. Он тогда почувствовал, что бог встревожен. Что бог ощутил что-то знакомое — и неприятное. Бог не стал проявлять свою святую ярость, как обычно. Нет, он просто отдал приказание найти святотатцев, которые где-то на окраине республики совершили страшное преступление. Бог сказал, что святотатцы скоро явятся в Рим и велел их покарать. Он велел привести их в храм.
Операция по поимке была разработана быстро. Силы, которые они привлекли, не оставляли сомнений — Диего Ортес будет пойман. Прим не знал, чем так прогневили Его именно младшие Ортесы, но был даже рад, что чистое божество указало на них. Они уже месяц никак не могли раздавить эту неуловимую семейку, и поймать двух её представителей было бы очень кстати. Вот только всё пошло не так. Он ждал приятных новостей, а вместо этого получил пощёчину. Хуже всего о провале сообщил сам бог. Провал сам по себе был страшен — бог не терпит неудач от своих рабов. Однако сейчас было гораздо хуже. Когда сознание иерарха затопил очищающий свет, а мозг начал корчиться от его обвиняющих слов, Прим подумал, что на этом всё и закончится. Живо вспомнилась судьба предыдущего Прима.
Однако обошлось. Тогда всё обошлось. Бог не стал его низвергать, не стал забирать свою благодать. И от этого, странным образом, стало ещё страшнее. Иерарху показалось, что бог… сдерживается. Это было настолько нехарактерно, что иерарх даже не решался гадать о причинах. Даже мыслей таких не допускал, мучительно выгоняя их из головы. Всё равно ему было страшно. А потом неудачи начали расти как снежный ком. Способ, каким был уничтожен отряд чистых братьев, отправленный на поимку младших Ортесов был ему знаком. И был знаком чистому богу. И это было плохо. Очень, очень плохо.
Ортесы, которые, казалось, почти утратили волю к сопротивлению, вдруг подняли голову. И как подняли! Сообщения о потерях посыпались непрерывно, из разных концов города. И каждый раз одно и то же — враги бога научились как-то использовать чистую силу против адептов чистоты. Это было немыслимо. Это было возмутительно. Иерархи, бросив все дела, метались по городу, в попытках найти хоть одну тварь. Хоть одного… хоть одну тварь, которая позволила себе… и каждый раз не успевали. Каждый раз мерзкие прислужники Ортесов успевали исчезнуть где-то в катакомбах, в которые они никак не могут пробиться. Подземелье, никак не связанные с Великой Клоакой. Когда-то ему это казалось забавным казусом, временной трудностью. Мелочью, которая лишь ненадолго отсрочила гибель неудобной семьи. С каждым часом, с каждым новым сообщением о потерях он чувствовал, как нарастает гнев его бога. И вдруг всё изменилось. В какой-то момент давление резко исчезло, как будто его никогда не было. Как будто бог исчез, ушёл.
Иерарх не успел почувствовать облегчение. Не успел даже почувствовать мимолётную радость от
