пусть выбирают»[85].
Бакунин был последователем не только анархиста П.-Ж. Прудона, но и позитивиста О. Конта. Истина, по мнению русского бунтаря, достигается только путем рациональной положительной науки, а улучшение жизни – реализацией социализма. «Вот почему нам чрезвычайно важно освободить массы от религиозных суеверий, и не только из-за любви к ним, но также и из-за любви к самим себе, ради спасения нашей свободы и безопасности. Но эта цель может быть достигнута лишь двумя путями: распространением рациональной науки и пропагандой социализма. <…> Рациональная философия или всемирная наука не действует аристократически, ни авторитарно, как это делала покойница метафизика. Эта последняя, организуясь сверху вниз, путем дедукции и синтеза, на словах признавала, правда, автономию и свободу отдельных наук, но на деле страшно их стесняла, до такой степени, что заставляла их признавать законы и даже факты, которых часто нельзя было найти в природе, и препятствовала им заниматься опытными исследованиями, результаты которых могли бы свести к небытию все ее спекуляции. Как видите, метафизика действовала по методу централизованных государств. Напротив того, рациональная философия является чисто демократической наукой. Она организуется свободно снизу вверх и опыт признает своим единственным основанием. Ничто, не анализированное и не подтвержденное опытом или самой строгой критикой, не может быть ею воспринято: она не может принять ничего, что не было бы действительно анализировано и подтверждено опытом или самой строгой критикой. Поэтому Бог, Бесконечное, Абсолют – все эти столь любимые объекты метафизики совершенно устраняются из рациональной науки»[86].
О. Конт. Портрет XIX в.
Фейербаховская критика, верит Бакунин, полностью разоблачила Бога: «Итак, Бог – это абсолютная абстракция, это собственный продукт человеческой мысли, которая, как сила абстракции, поднялась над всеми известными существами, всеми существующими мирами и, освободившись тем самым от всякого реального содержания, сделавшись уже не чем иным, как абсолютным миром, не узнавая себя в этой величественной обнаженности, становится перед самой собой – как единственное и высшее Существо»[87].
Бакунинский атеизм неотделим от его анархических взглядов на государство. Для него борьба с государством и борьба с Богом и Церковью – это одна и та же борьба за человеческую свободу. «Замечательная вещь это подобие между теологией – наукой Церкви и политикой – теорией Государства, эта встреча двух столь различных по внешности родов мыслей и фактов в одном и том же убеждении: убеждении в необходимости заклания человеческой свободы ради насаждения в людях нравственности и пересоздания их, согласно Церкви – в святых, согласно Государству – в добродетельных граждан. Что касается до нас, мы нисколько не удивляемся, ибо мы убеждены и постараемся ниже доказать, что политика и теология – родные сестры, имеющие одно происхождение и преследующие одну цель под разными именами; что всякое Государство является земной Церковью, подобно тому, как в свою очередь, всякая Церковь вместе со своим небом – местопребыванием блаженных и бессмертных богов – является не чем иным, как небесным Государством»[88].
Петр Лаврович Лавров (1823–1900) – выходец из дворянской семьи, полковник в отставке, математик, ученик М. В. Остроградского, профессор Петербургской Михайловской артиллерийской академии, с ранних лет познакомился самостоятельно с европейской философией, с учением социализма и постепенно перешел на позиции народничества. Он много печатался в толстых журналах 1850-60-х годов, рассказывая отечественному читателю о новинках европейской мысли. Был близок к революционно-демократическим кругам, поддерживал студенческие движения. После покушения Каракозова на императора Александра II Лавров был арестован и сослан в Вологодскую губернию. В дальнейшем ему удалось бежать за границу, где он сблизился с западно-европейскими социалистическими кругами, вступил в I Интернационал, издавал журнал и газету «Вперед». Взгляды Лаврова – его народничество и вера в социалистические наклонности русского крестьянства – были более умеренными, чем у Бакунина. Публицистика Лаврова, как во время его жизни в России, так и за границей, оказала огромное влияние на разночинную интеллигенцию своего времени. Еще находясь в ссылке, Петр Лаврович написал и издал под псевдонимом П. Миртов «Исторические письма», свое самое знаменитое сочинение, мимо которого вряд ли прошел и И. Н. Крамской.
Сочинение «Исторические письма» призывает «критически мыслящие личности» к осмыслению и переустройству общественной жизни. В заключении этой работы Лавров говорит о насущных задачах, стоящих перед его читателями. «Эти читатели поймут, что они, именно, как личности, должны совершить критическую работу мысли над современною культурою; что они именно должны своею мыслью, жизнью, деятельностью заплатить свою долю громадной цены прогресса, до сих пор накопившейся; что они именно должны противопоставить свое убеждение лжи и несправедливости, существующей в обществе; что они именно должны образовать растущую силу для усиленного хода прогресса»[89]. Лавров, сторонник позитивизма и науки, отрицает, конечно, веру в Бога, но для веры как таковой у него находятся много добрых слов: «Да, вера двигает горы, и только она. В минуту действия она должна овладеть человеком, или он окажется бессильным в то самое мгновение, когда надо развить все свои силы. Не враги опасны борющимся партиям: им всего опаснее неверующие, индифферентисты, которые находятся в их рядах, становятся под знаменем партий и провозглашают их девизы иногда громче, чем самые преданные предводители; им опасны люди, отвергающие критику этих девизов, пока есть еще время для критики, но именно тогда, когда минута наступила, когда надо действовать, принимающиеся за критику, колеблющиеся и готовые оставить битву, когда она началась»[90].
П. Л. Лавров. Фото XIX в.
Вера для Лаврова – необходимый ресурс борьбы за гуманистический прогресс. Но это другая, не религиозная и, тем более, не христианская вера. «Нет никакой необходимости связывать со словом вера представление о разнообразных религиозных культах, мифах, догматах или философских миросозерцаниях. Люди вследствие своей веры защищали и проповедовали мифы и догматы, совершали обряды разных культов, но это было лишь одно из приложений веры. Точно так же нет никакой необходимости связывать термин «вера» лишь с представлением сверхъестественного. Обиходная жизнь, природа и история в их разнообразии представляют весьма обширный материал для процесса веры; и тот, кто приобрел привычку относиться скептически ко всему, что не имеет аналогий в мире наблюдения, может быть очень склонен к вере <…> Сверхъестественный элемент для этого вовсе не нужен. Пестрые мифы, непонятные догматы, торжественные обряды культа нисколько не придают более силы и непреклонности подобной решимости жить и умереть за то, во что веришь. Правда, что минувшая история человечества сохранила гораздо более преданий о людях, боровшихся и умиравших за призраки религии
