бельгийская старушка-королева.
В. Уфлянд. «Смерь любимой»Игорек Нгелу-Икеара принес Регине цветы… Скажи ему кто-нибудь еще недавно, что он подарит розы этому крокодилу, он рассмеялся бы этому кому-то в лицо. Не просто цветы, а кремовые розы необыкновенной красоты. Регина отперла дверь и уставилась на розы. Перевела глаза на Игорька. Лицо ее сморщилось, и она заплакала. Собачка, маленький мопс по имени Чапи, поднял голову и тонко взвыл.
Игорек протянул розы:
– Это тебе, Региночка. Можно?
Регина взяла цветы, прижала к лицу. Они были холодными и влажными…
…Они сидели на диване; на журнальном столике в высокой хрустальной вазе стояли розы. Чапи сидел на ковре, переводил взгляд с хозяйки на гостя и время от времени вздыхал с подвывом.
– Чумаров дарил мне розы, – сказала Регина. – В этой вазе они стояли в последний раз, когда он умер. Подарил и умер. Красные. Попросил прощения и ушел[5]. Чапи похож на него, как посмотрю, так прямо Чумаров перед глазами…
– Он был хороший человек, – заметил Игорек.
– Он был слабак и трус, но не злой, добрый. В гости ходили, в театр, у себя принимали, на дачу ездили… Поверишь, я с тех пор была там всего два раза. Крыша прохудилась, дверь осела. Крыльцо тоже… Рядом скамейка, которую он сбил своими руками, я еще смеялась, что руки не оттуда растут. Порвала штаны, там гвоздь торчал… обругала его, а он стоял такой расстроенный, покраснел весь, руки опустил. Не стоила этого проклятая скамейка! Но понимаешь только потом, когда уже поздно…
Они помолчали.
– Хочешь виски? – спросила Регина. – Надо помянуть. Вроде есть еще…
– Я принес, – сказал Игорек. – Помянем. Ты когда ела?
– Когда? – Регина задумалась. – Утром пила кофе.
– Мясо будешь? Пошли на кухню, посидим по-домашнему.
– Не понимаю, – сказала Регина. – Почему? Кто ее убил? Всю голову сломала. И Федя молчит, на него только и надежда. Эти ни хрена не найдут, слишком много народу. И главное, все на виду, все свои! Я любила ее, ты знаешь…
Игорек кивнул.
– Не знаю, как сказать, только не смейся, – Регина посмотрела на Игорька, он кивнул. – Она была мне как сестра! Сильный характер, независимая, ничего не боялась. Или как дочка. Я боялась, что она уедет с этим аферистом Ленькой Маркиным, прямо душа болела. Думаешь, я ничего не знала? Знала! А потом вдруг появился Руслан, и у меня отлегло от сердца. Порядочный, умный, правильный… сейчас таких не делают. Ты бы позвонил Даньке Драге, как он там… еще повесится с горя!
– Типун тебе на язык! – воскликнул Игорек. – Он звонил позавчера, хотел с тобой поговорить, что-то по налогам, но ты себя… э-э-э… плохо чувствовала. – Игорек ухмыльнулся.
– А чего не сказал? Удивительное дело, пацан, клоун, а голова варит! Может, он чего знает. Поверишь, не могу забыть, как она идет… плывет! Платье колышется, стразы сверкают… и все встают! На радостях подарила ей, это было ее платье… твоя «Голубка». Она обрадовалась, мы расцеловались. Блеснула наша звездочка в последний раз и погасла. Визг этой заполошной до сих пор в ушах! Мне все время звонят… соболезнования, сопли, охи, ахи, а сами аж лопаются от любопытства. Я перестала брать трубку. Все из рук валится, за что ни возьмись…
Игорек разлил виски, поднял стакан:
– Царствие небесное!
Они выпили.
– Федя не звонил? Хоть что-нибудь уже есть?
– Звонил, уточнял кое-что. Много народу было, ты права. Как назло, видеокамера внизу накрылась, а та, что в зале, захватывает только часть. Она попрощалась и пошла за шубой, а Сандра прибежала через двадцать пять минут. Вне подозрения только те, кто засветился на камере в это время. Алиби. А остальные… народу прорва, внизу и в зале… кто где был, когда ушли, куда пошли… установить нельзя. Среди гостей ее бывшие, могли быть претензии. Колье пропало… и сережка. Я зайду к нему, узнаю, что и как…
– Зайди. Господи! Двадцать минут! Каких-то двадцать минут… И никто ничего не видел!
– Он мог услышать шаги Сандры и спрятаться в гардеробной, а потом выскочить и спуститься по лестнице. Или смешаться с толпой, когда все ломанулись смотреть!
– Ты хочешь сказать, что он был среди нас?
– Он мог быть среди нас. Куда-то же он делся, правда? Они даже не знают, женщина или мужчина…
– Женщина? Почему женщина?
– Соперница. Или не устояла перед камешками. Или месть… Если ее задушили, незачем было разбивать лицо… уже мертвой. Это ненависть.
Регина поежилась:
– Месть? Ненависть? Ты хочешь сказать, что у нее были враги?
– У всех нас есть враги, – не сразу сказал Игорек. – Ей многие завидовали…
– Тамарка Голик! – перебила Регина. – Говорят, Бродский сначала встречался с Тамаркой. Она никогда мне не нравилась, что-то в ней змеиное.
