целого ряда вопросительных знаков даже в изложении самой Розы Люксембург, автор, чтобы избежать дальнейших трудностей для читателя, поставил, фигурально выражаясь, ряд восклицательных знаков»[59].
Фактически Зорге в своей первой книге выступил не теоретиком марксизма и даже не его начинающим критиком. Он стал как бы передаточным звеном между опытными теоретиками, чьи труды, однако, было сложно разобрать и понять недостаточно образованным массам пролетариев, и этими самыми массами, для которых и «растолковывались» работы классиков научного коммунизма в еще не существовавшем тогда (по крайней мере формально) стиле «научпоп». Зорге на бумаге продолжил заниматься тем, чем он занимался в аудиториях Киля, Гамбурга, Ахена и Золингена, но, очевидно, с немалым удивлением узнал, что слово печатное резко отличается от слова, высказанного в устном общении, пусть и перед большим количеством собравшихся. Вот почему его не устроила собственная первая книга и почему он вспоминал о ней два десятилетия спустя не без некоторого стыда: она была очевидно несовершенна.
Он догадывался (не зная еще точно, ибо не читал критики Ленина), что книга Люксембург недостаточно исчерпывающе и актуально освещает проблемы борьбы капитализма и коммунизма. Но точно так же Зорге знал и то, что в его изложении теория Люксембург становится понятна его менее подкованным товарищам по партии. Кроме того, мимо его взгляда не прошли некоторые особенности идей Розы Люксембург, выгодно выделяющие их для современного читателя в сравнении с более классическими работами Маркса и Энгельса. Например, в соответствии с теорией Люксембург, империализм уже якобы находился в такой стадии «загнивания», когда требовалась лишь решительность, чтобы подтолкнуть его и ускорить гибель «мировой буржуазии». В деятельных и боевитых коммунистов, с которыми много работал Зорге, подобная трактовка не могла не вселять оптимизма, им было приятно верить в то, что торжество их усилий, победа – не за горами. И только самые проницательные из них, и наш герой в том числе, вплотную подошли к тому, чтобы начать понимать разницу между надеждой на скорый крах капитализма и значительно более сложной реальностью.
У Рихарда Зорге хватило ума и такта, чтобы заметить недостатки работы вождя рабочего класса, но обратить внимание на них лишь того читателя, кто был готов эти недостатки правильно осмыслить. Он дистанцировался от «тех крайностей ее теории, которые получили название “люксембургианства”, т. е. прежде всего от прогнозов о быстром и “автоматическом” крахе капитализма из-за его трудноразрешимых экономических противоречий. Однако это стремление носило пока еще очень робкий и в значительной степени “интуитивный” характер»[60]. Автор не хуже других видел недостатки своей первой научной работы, а с годами понимал их все лучше и лучше. Но все же он сделал этот первый шаг, и с 1922 года его жизнь в очередной раз изменилась. Он вошел в число не только практиков-подпольщиков компартии Германии, но и стал известен в определенных кругах как один из молодых теоретиков марксизма. Легко заметить, что на этом этапе он пошел практически по следам своего знаменитого двоюродного деда, тоже когда-то перешедшего от практики к теории. Вот только в отличие от Адольфа Зорге, уехавшего в Америку, путь Рихарда лежал в прямо противоположном направлении. Мистики сказали бы, что его встречей в Ильменау с Фукумото этот путь был предопределен (а возможно, этот путь был предопределен еще раньше, ведь ректор университета, где наш герой защищал диссертацию, профессор Карл Ратген, также занимался проблемами японской экономики и даже преподавал в Токийском университете)[61], но Зорге в мистику не верил. Для начала он вместе с молодой женой отправился во Франкфурт-на-Майне.
Глава шестая
Русские с орешками
Необыкновенно насыщенная жизнь Зорге в 1917–1924 годах в Германии, как правило, уходит от внимания исследователей, оттесненная в сторону восьмилетней эпопеей резидентуры «Рамзай» в Токио. Да, в историю наш герой действительно вошел как выдающийся разведчик, резидент штаба советской Красной армии в Японии – это справедливо, и ничего с этим не поделаешь. И в этой книге нам не избежать того же повышенного внимания к финальной части биографии доктора Зорге, а не к его, надо признать, очень эффектному старту в германском рабочем движении. Но даже в связи с успехами Зорге в Японии нельзя не отметить, что его бурная деятельность на второй родине в начале 1920-х годов прошла в стороне от внимания местной полиции, почти не оставив следов в городских архивах. А приглядеться полиции было к чему. День за днем, год за годом доктор Зорге становился все более заметной фигурой среди немецких марксистов. Происходили столкновения с властями, он не раз задерживался стражами порядка, но не прекращал работу, а лишь становился опытнее в конспирации. «Засветившись» в одном городе, с легкостью менял места проживания, благодаря отсутствию единой базы данных, оставаясь незаметным для германских правоохранительных органов в целом, начиная все заново и действуя со все большей изощренностью. В очередной раз его активность возросла с переездом во Франкфурт-на-Майне в октябре 1922 года.
Той осенью Германия вновь балансировала на пороге революции, компартия подталкивала страну к гражданской войне, ответные репрессии становились все жестче, и подпольщикам типа Зорге приходилось брать на себя все новые и новые обязанности. Рихард, имевший репутацию опытного и проверенного «товарища», во Франкфурте сразу вошел в состав городского комитета Коммунистической партии. Зоной его ответственности были выбраны, как и прежде, образование молодых партийцев, консультирование и редактирование местной коммунистической прессы. Судя по его воспоминаниям, этим, хорошо знакомым ему делом доктор занимался около года. В этот же период, в конце мая 1923 года, состоялась вторая по счету «марксистская неделя» в Ильменау, в которой участвовали и Рихард, и Кристина. Причем Зорге выступил с отдельным докладом, в котором критиковал взгляды своего однопартийца Карла Корша[62]. Последовавшее вскоре осложнение экономической и внутриполитической обстановки в Германии было на руку коммунистам. Число их приверженцев росло, и сама численность КПГ чуть больше чем за полгода взлетела почти вдвое: с 225 тысяч человек в январе до 400 тысяч осенью. Партия располагала информационным ресурсом в виде сорока двух газет, с некоторыми из которых был связан Зорге, двадцатью типографиями и распространяла свою продукцию через 20 собственных книжных магазинов[63].
Коммунисты были готовы к восстанию, но так и не решились на слаженные действия по всей стране, несмотря на то, что в некоторых регионах, в том числе в Гамбурге, все же произошли выступления. Через три дня мятеж был подавлен, а еще через две недели впервые во весь голос заявили о себе нацисты во главе с Гитлером. Важное замечание: коллега Зорге по разведывательной работе Рут Фишер вспоминала, очевидно на основе рассказов самого Рихарда, что уже в то время он очень интересовался различными аспектами национализма,
