Еще всего два шага.
Я падаю на колени, хватаю Нокса за плечи и пытаюсь оттащить в сторону.
Не смотреть и не думать, что он выглядит сломанным, как соломенная игрушка, которую пропустили через молотилку.
Все будет хорошо.
Он же особенный, этот невыносимый герцог!
Он откроет глаза, скажет, что для него эти раны — пара пустяков, а через несколько недель, когда встанет на ноги, снова будет портить мне жизнь вечными придирками и сальными шуточками.
Я едва успеваю сделать последний рывок, как обломок стены с грохотом падает вниз, поднимая грязное облако пыли.
— Ваша Светлость! — С силой хлещу Рейвена по бледным обескровленным щекам. — Очнитесь!
Его голова беспомощно болтается на шее.
Кость из правой руки торчит наружу рваным белесым осколком.
«Нельзя паниковать, Тиль!» — успокаиваю себя, потому что проклятая реальность подсказывает, что все это очень-очень плохо.
Я уже видела такие раны.
Никто и никогда не выживал после них. Может, не умирал сразу, но оптом начиналась гангрена, случалась ампутация, чтобы остановить заражение крови, но все они все равно всегда страшно мучились, кричали от боли и все равно… умирали.
— Спокойно, — уже вслух успокаиваю себя. — Ты видела полки с лекарствами, тут у них все есть, это не какой-то монастырь с травяными настойками и мазями на барсучьем жиру! Король не даст пропасть своему лучшему генералу, и…
Я не успеваю закончить это «и», потому в спину ударяет сильная волна жара.
На буквально валит меня с ног, но, падая, я успеваю прикрыть собой так и не пришедшего в себя Рэйвена.
Рев где-то вверху заставляет желудок сжаться от страха.
Это рогатый.
Он пришел за нами — не хочет уходить без крови?
Я успеваю кое-как перевернуться обратно на спину, встать на четвереньки.
Мой герцог теперь совсем бледный, губы посинели и покрылись мелкими трещинками.
Хочется рыдать от того, что мы так толком никогда и не целовались.
А ведь могли бы, потому что… хотели?
Я тяну Рэйвена к себе, до крови сдирая ногти и кусая губы, чтобы не закричать.
Обнимаю обеими руками, и его голова так странно опирается на мою, словно это не я — а он прячет меня от громадного монстра, который вот-вот отправит нас в Мир мертвых.
Но уж если и уходить… то хотя бы глядя смерти в лицо.
Не знаю, откуда в моей голове это лихое отчаяние, потому что я никогда не была особенно смелой, но именно сейчас хочется гордо задрать голову, улыбнуться огненному чудищу и насладиться тем, что по крайней мере он не получит удовольствия, лишая жизни двух маленьких слабых людей, которые до последнего боролись за жизнь.
Я сглатываю последнее сомнение.
Ледяная змея страха, которая свила гнездо у меня в животе, превращается в огненную саламандру, и от нее словно загораюсь я вся.
Уже не страшно, что кожа наяву, а не во сне, покрывается зловещими орнаментами, что откуда-то из моего нутра лезут наружу острые каменные шипы и розы — как живые.
Рогатое чудовище заносит свою когтистую лапу, но я не закрываю глаза, хоть и понимаю, что через мгновение он просто разрежет нас на части.
— Aer’si haddat… — слышу свой собственный голос, который произносит слова, смысл которых мне абсолютно не ясен. — Taar’dean al all’ehan.
Острые наросты на моей коже чернеют, уродливые символы вспыхивают ярко-красным.
Волна жара снова накрывает с головой, но на этот раз — это вовсе не дело рук рогатого монстра.
Наоборот, он странно сопит, пытаясь вырваться из цепей, которые появляются прямо из ниоткуда и хищно опутывают его руки и ноги, сдавливая так сильно, что даже крепкая чешуя идет трещинами.
Рогатая голова мотается из стороны в сторону, тяжелая секира вываливается из лапы и встревает в землю одной лопастью лезвия.
— Etaer asha s’si, — заканчиваю уже почти нараспев.
Цепи стремительно растягиваются в стороны.
Мгновение ужаса в огненных змеиных зрачках.
И громадная тварь разлетается на куски, которые превращаются в пепел до того, как медленно опасть на землю, словно грязный снег.
Ужасное оружие так же вспыхивает, стремительно тлеет и превращается в горсть пепла, который тут же уносит резкий порыв ветра.
Слабость буквально подкашивает остатки моих сил.
Что произошло? Почему произошло? Что за слова вырывались из моего рта?
Плачущий, спасибо, что я вот-вот лишусь чувств, потому что совсем не готова думать об этом прямо сейчас.
Глава четырнадцатая: Сиротка
Первое, что я вижу, когда открываю глаза — белоснежный, но местами покрытый заметными трещинами потолок.
В ноздри влезает противный горький запах лекарственных настоек.
— Матильда? — слышу встревоженный голос Примэль, а вскоре надо мной появляется и ее голова — как всегда, в какой-то невообразимой шляпке. — О, хвала Светлым, ты пришла в себя! Нужно немедленно сказать Его Величеству!
— У короля полно других забот, кроме как сидеть около одной из своих фавориток. — Этот голос тоже женский, но грубый и как будто скрипучий. — Например, разбирать дела государственной важности. И пусть ему помогают все высшие силы.
Я поворачиваю голову как раз в тот момент, когда тучная женщина в лекарском колпаке наносит какую-то мазь на мою израненную руку. Когда я видела ее в последний раз, на коже были страшные шипы и символы, но теперь там лишь пара глубокий царапин — шрамы наверняка останутся, но по крайней мере, если я до сих пор не истекла кровью и дышу, то моей жизни чего не угрожает.
Кроме разоблачения, если кто-то видел и слышал, что я…
— Король просидел около твоей постели всю ночь, — шепотом говорит Примэль прямо мне в ухо. Она снова жует свои любимые леденцы, потому что от нее невыносимо сильно пахнет синим виноградом и яблокам. — Тут столько цветов, что если продать хотя бы половину, вырученных денег хватит на хороший экипаж и пару солидных лошадей.
— Герцог… Нокс? — с трудом разжимая губы, спрашиваю я.
Это единственное, что меня сейчас беспокоит.
Почему-то перед глазами до сих пор его обескровленное как у мертвеца лицо, и торчащая из руки кость.
Дрожь по телу отзывается болью даже в кончиках пальцев.
Почему она молчит? Это же Примэль, у нее рот не закрывается!
— Он… он… — Сама не понимаю почему мне так важно услышать, что проклятый герцог жив, даже если это будет означать хождение по тонкому лезвию разоблачения. — Милорд Куратор в порядке, да?
