и коллеги Льва Яковлевича Штернберга. В юношеские годы участники движения народовольцев, и Богораз и Штернберг были сосланы в конце прошлого века в ссылку: первый на Колыму, второй — на Сахалин. В ссылке оба стали этнографами, борцами против всякого национального угнетения и мракобесия. Обоих В. В. Радлов после их возвращения из ссылки привлек к работе в музее. Оба продолжали работу в музее после революции, и оба занимались педагогической деятельностью. Но если в Штернберге больше было академизма и даже некой консервативности, то Богораз остался до конца дней своих революционером, активно включающимся в кипучую жизнь обновленной родины. Казалось, для Владимира Германовича не было обычного понятия о времени. Он успевал за один день выступить на митинге или научном заседании, набросать тезисы статьи и еще написать несколько страниц очередной повести. Да, этнограф Богораз был писателем, продолжавшим славную и своеобразную линию русской литературы, начатую В. Г. Арсеньевым, — художественным языком вести рассказ о жизни, культуре и истории народов Сибири и Севера. Свои литературные произведения Богораз подписывал псевдонимом Тан, и его фамилия последние годы была Богораз-Тан. Богораз чутко прислушивался к биению сердца страны, вступая в спор с узкоакадемическими традициями в стенах музея, которых придерживался и Штернберг. Богораз настаивал на изменении характера показа культуры и быта народов мира в сугубо эволюционном плане: от примитивных орудий к совершенным механизмам путем количественных изменений. Он требовал активного усвоения этнографами (как старого, так и нового поколения) марксистско-ленинского мировоззрения, безоговорочного принятия принципов исторического материализма в научной, музейной и практической работе.
Экспозиция "Галерея шаманов". 1925 г.
И все же Богораз больше был практик, чем теоретик, хотя его перу принадлежат замечательные труды, и среди них монография о чукчах.
Явившись одним из инициаторов создания Комитета по делам Севера при Президиуме ВЦИК, В. Г. Богораз, выступая на его заседании в 1925 году, говорил: "Мы должны посылать на Север не ученых, а миссионеров, миссионеров новой культуры и советской государственности. Не старых, а молодых, не испытанных профессоров, а начинающих, только что окончивших курс работ-пиков, воспитанных новой, советской средой и готовых нести на Север весь пыл энтузиазма, рожденный революцией, и умелость практической работы, отточенную в революционном процессе. Эти молодые работники Северного комитета должны предварительно получить полное и тщательное научное образование, по преимуществу этнографическое. Но на Севере их основная работа не научная, а практическая".
В этом выступлении Богораза отчетливо проявились его расхождения с прежней традицией в этнографии. Он видел смысл и значение деятельности этнографа в умении донести до сознания отсталых масс национальных окраин правду о Советской власти, о ее национальной политике. Молодые этнографы тех лет — это были люди, прошедшие суровую школу гражданской войны, активные участники восстановления народного хозяйства. По окончании вуза они уезжали учителями, культпросветовцами и просто советскими работниками в самые отдаленные уголки страны, где вели каждодневную работу с населением, обогащали свои знания путем постоянного общения с иной культурой, иным языком.
В 1925 году Академия наук СССР отмечала свое 200-летие, и для развертывания новых экспозиций, призванных показать происхождение человека и его связь с животным миром, историю формирования человеческой культуры, Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого было наконец передано все здание Кунсткамеры, из которого выехала Библиотека.
Пристройка по Таможенному переулку была сооружена вплотную к стене Кунсткамеры, имела специальные проемы, открыв которые получили одно музейное здание с площадью для экспозиций в 2,5 раза больше прежнего.
Эволюционно-типологическая экспозиция. 1927 г.
Старший этнограф Л. Я. Штернберг, ученые хранители В. Г. Богораз, Б. Н. Вишневский, С. М. Дудин, И. И. Зарубин, В. М. Лемешевский, А. М. Мерварт, Э. К. Пекарский вместе со своими сотрудниками и добровольными помощниками — студентами этнографического отделения университета — за короткий срок преобразовали музейные экспозиции и в августе 1925 года открыли их для обозрения.
Музей антропологии и этнографии начал новую жизнь, и теперь в его стенах шла просветительская, хранительская, научная и учебная работа. Стало очевидным, что юбилейная выставка, сделанная только в стиле эволюционизма, без показа революционного развития культуры, не отвечает новым задачам. Требовались поиски новых форм и принципов показа истории человеческой культуры. Экспозиции тех первых советских лет типа "галереи шаманов" или "эволюции палки" были или вещеведческими или просто демонстрационными.
Переход к новым методам и принципам работы музея был трудным. Это объяснялось и большим оттоком талантливой этнографической молодежи на практическую работу, и устремлением кипучей энергии Богораза на решение сразу нескольких задач, связанных с его деятельностью в университете, в Музее антропологии и этнографии и с 1931 года в Музее истории религии и атеизма, который он создал и возглавил (этот музей до сих пор размещается в Казанском соборе).
Придавая особое значение этнографии в системе общественных паук, призванных воспитывать трудящихся Страны Советов в духе пролетарского интернационализма, непримиримости к национализму и шовинизму, опираясь на кадры этнографов, прошедших школу советской и партийной работы на местах, партия и правительство приняли в 1933 году решение создать на базе Музея антропологии и этнографии Институт антропологии и этнографии Академии паук СССР. В 1935 году он был переименован в Институт этнографии АН СССР.
Музей сохранил свое значение как хранительское и просветительское учреждение, как научная лаборатория антропологических и этнографических исследований.
Научные кабинеты разместились рядом с экспозиционными залами. Началась тщательная подготовка к коренному переустройству всех экспозиций и выставок. Некоторые залы были закрыты для переоборудования, но все равно число посетителей в 1940 году составило несколько десятков тысяч. Полностью планы реконструкций выставок были завершены в 1941 году, но осуществление их было приостановлено в связи с началом Великой Отечественной войны.
Здание Кунсткамеры в годы блокады Ленинграда.
Из восьмидесяти сотрудников, большинство которых были женщины, девятнадцать с первых дней войны ушли на фронт. Оставшиеся переоборудовали подвалы в бомбоубежища, запаковали ценнейшие экспонаты и рассредоточили их по всему зданию, чтобы в случае прямого попадания вражеского снаряда или бомбы не погибли все коллекции. В бывшей Кунсткамере было установлено круглосуточное дежурство, которое не прекращалось и в суровую блокадную зиму 1941/42 года, когда многие уже с трудом передвигались. Двадцать восемь сотрудников погибли от голода, многие из них умерли на боевом посту — в музейном зале во время дежурства.
В начале лета 1942 года чуть больше половины оставшихся в живых удалось эвакуировать по Дороге жизни на Большую землю. В музее осталось всего пятнадцать человек. Мужественно, самоотверженно спасали они коллекции и продолжали научную работу.
