наделив её…мраморным сердцем? – спрашивал с энтузиазмом Райан, сделав акцент на последнем словосочетании, от которого у Джулиана мурашки поползли по всему телу.
– Знаешь, – опустил взгляд Жан и долил себе из бутылки вино 1967 года, – я всегда любил наблюдать за людьми. Именно наблюдать, но нейтрально, со стороны, когда люди не знают, что за ними следят. Звучит, как сталкинг, – засмеялся Ланже, наконец-то вновь вперив в Райана взгляд, – но я это делаю через совершенно нейтральные действия. Смех и секреты двух школьниц на скамейке в парке, слёзы пожилой пары, хоронящую погибшего в автокатастрофе сына, усталость замученной за день продавщицы в супермаркете, торжественная помпезность аристократичной пары из Англии после концерта камерного оркестра. Видишь, мне сталкерить не нужно, стоит только по-настоящему открыть глаза, и ты видишь жизнь во всём. Все её формы, все потребности, все недостатки, все желания, ты впитываешь эту жизнь и заряжаешься ей, и это тебе открывает глаза на более полную реальность. Ты как будто находишь всё новые измерения, понимая, как разнообразна жизнь вокруг, как непредсказуема, как прекрасна. И даже повседневные дела способны показать тебе свою особенную красоту, и ты изучаешь её, углубляясь в неё полностью, и ты способен теперь не только понимать её, но и создавать.
Джулиан не выдержал, Ланже сейчас объяснил только то, как он понимает жизнь и красоту жизни, а это была только одна часть его работ. И хотя он не был уверен, что без мрачной стороны они до сих пор оставались бы гармоничными, он желал видеть сейчас во всём только светлое, идеализируя до такого состояния, в котором не было места смерти, увяданию или разрушению. Главное было не довести себя до истерики, никаких страхов!
– А как ты наблюдал за красотой смерти? Твои работы полны отчаяния и мук, красота жизни в них всего лишь оболочка, как ты познал глубину анти-жизни, и что тобой двигало, что ты желал это показать миру?
Райан чуть-чуть напрягся, явно настороженный тем, как изменился тон Джулиана, став возбуждённым и нервным (он всегда говорил выше и громче в подобном состоянии), но кажется, Жан совершенно спокойно воспринял этот вопрос. Вероятно, он был подготовлен и к нему, и Джулиан надеялся, что он был не единственным, кто узрел в его работах хвалу смерти на таком уровне, что попахивало паранойей. И хотя Джулиан никогда не считал себя танатофобом, страх смерти после взаимодействия с этими скульптурами стал навязчивым отвлекающим фактором в его жизни на более или менее регулярной основе.
– Без смерти мы бы никогда не ценили красоту жизни, – начал философствовать Ланже, уже строя контакт глаз с Джулианом, который всё пытался узреть в них что-то нечеловеческое, слишком ужасное или наоборот, слишком возвышенное, но всё что он там видел, так это слегка затуманенные карие глаза уравновешенного человека. – Я одно время ошивался в наркопритонах, под видом благотворительности, где смог узреть все виды зависимости и отчаяния, когда человек доводил себя до крайнего состояния, когда даже смерть казалась не такой уродливой, как их жалкая жизнь.
– Я провожал в путь престарелых людей, был их сиделкой, держал их за руку при умирании, читал им, ухаживал, и взамен получал наблюдение за постепенным угасанием. Смерть мне открывала свои врата в замедленном режиме, но при этом она оставалась всё такой же уродливой и недосягаемой. В старости нет красоты, увядание противоречит понятию жизни, эта форма смерти такая же страшная, как и изувеченные тела, умерших насильственной смертью людей. Но в ней хотя бы присутствует какая-то яркость, некая искра последнего вдоха, отпечатавшаяся в их лицах или позах, напоминая, что только что я олицетворял красоту жизни и был близок к свету. Этого не увидишь в моргах, морг – как библиотека, полная горница сосудов знаний, которая вызывает хоть какие-нибудь эмоции, только если ты углубишься в их чтение. Так и трупы в моргах, они имеют значение, только если ты вспоминаешь их живыми.
– В психбольницах я получил незабвенный опыт наблюдать за тем, как внутренние демоны, внутренняя тьма человека вылезает наружу, искажая или освящая их красоту жизни, преображая всё вокруг до неузнаваемости. Душевно больные люди, я имею в виду на самом деле тяжелобольные, как зеркало всех наших страхов и неуверенностей, что мы держим внутри, потому мы так боимся за ними наблюдать, они слишком громко кричат нам о том, из чего мы состоим сами.
– Моя цель была познать и жизнь и смерть максимально глубоко, я не хочу концентрировать внимание на одной из сторон, я хочу показать гармонию этих двух полярностей, потому что только тогда можно полностью передать сущность любой личности, даже если ты её в своих работах и обезличиваешь. И главное тут преодолеть все страхи, всю неуверенность, предрассудки и брезгливость, иначе до тебя будут доходить лишь осколки глубины тайн человеческого мироздания и искусства умирать. Человек, который познал смерть во всей её красе (и я не имею в виду, что обязательно нужно пережить клиническую смерть, это скорее образное выражение), на пути к тому, чтобы познать и жизнь во всей её красе. Только такой человек живёт и умирает с полным эмоциональным фоном в гармоничных отношениях со всем миром. Ты мыслишь глубоко, но ты полон страхов, искусство не должно пугать, оно должно заставлять нас задуматься о наших страхах, чтобы помочь их преодолеть, ведь интерпретирование основы своих страхов, и есть путь к очищению.
Джулиан был поражён, насколько Жан прямо угадывал его поток мыслей, он ведь задумывался о тех же самых темах, только с одним лишь различием, что он не хотел познавать глубину смерти, так как она противоречит понятию жизни, на которой он и концентрировался. Но был резон в его словах, и умение уловить гармонию между жизнью и смертью, а также способность понять глубину каждой красоты и был для его экзальтированного состояния духа чем-то вроде смысла жизни. Полноценной жизни, где всё понятно и разложено по полочкам (в чём его архитектурный мозг крайне нуждался), где нет места неуверенности или страхам, где всё кажется объяснимым и уместным, некое состояние спокойного счастья. Но всё равно слова Жана не могли до конца ему объяснить причину его первобытных страхов лет пять назад. Возможно, из-за того, что он был сломан и разбит и суицидальные мысли крутились возле него, вот его и напугало то, что он увидел в тех скульптурах своё отражение. Но должно быть ещё какое-то объяснение, он же был таким рациональным!
– То есть ты хочешь сказать, что твои работы как исцеление страхов, если ты
