вынудили бежать в женской юбке.
Герой гражданской войны Деникин тоже живет за рубежом, а именно в Бельгии. Он пишет толстенные мемуары, получает ренту как кавалер европейских орденов. Возможно, это единственный русский генерал, которому так повезло.
Князь Павел Долгорукий, несколько лет прожив за границей, не вынес разлуки с Россией, вернулся и был расстрелян большевиками[39].
Украинский гетман Павло Скоропадский живет в Ванзее, близ Берлина. Здесь у него вилла с двумя радиоприемниками, один из которых направлен на Киев, а другой на Харьков. Днем гетман сидит за письменным столом, читая газеты. Потом слушает радионовости с родины и их комментирует. Иногда он принимает своих сторонников, рассеянных по всему миру, и издает манифесты, где объявляет о скорейшем возвращении на украинский престол.
Судьбы эмигрантов многообразны, приключения фантастичны.
Генералы, князья и крестьяне, все беженцы подчиняются железным законам эмиграции, и эти законы превращают жизнь каждого в странное приключение, порой заканчивающееся драматично.
XII
Борьба в Китае
Главный поток эмигрантов хлынул в сторону Европы. Однако внушительный «рукав» этой людской реки проник за китайскую Великую стену. Эмигранты рассеялись по всему северному Китаю, заселив целые городские кварталы. В глазах местного населения они действительно были «белыми»…
В Китай вошли и остатки Белой армии под командованием нескольких генералов. Но тут, в отличие от Турции, не было союзников по Антанте, поэтому русских никто не разоружал, но и никто ими и не занимался. Они были предоставлены самому себе, и придя сюда с оружием в руках, принялись за самое подходящее дело: стали служить наемниками у китайских генералов.
В то время в Китае полыхала своя гражданская война. Один генерал, представлявшийся коммунистом, пошел на другого, который по европейским меркам сходил за христианина[40].
Чжан Цзолинь
Фэн Юйсян
Такой расклад русским пришелся очень по душе. Они, конечно, решили сражаться за генерала-«христианина», против старого красного врага, пусть и в китайском обличье. К тому же вместе с генералом-коммунистом бились советские военные, и таким образом китайская гражданская война мало чем отличалась от битв в сибирских или южно-русских степях. «Желтым» офицерам их «белые» коллеги были весьма кстати: сами китайцы воевали за деньги и при первой же возможности дезертировали. Русские же воевали за убеждения, и не дезертировали — куда им было деваться?
Война разгоралась. В китайских степях, вдоль железных дорог русские грабили и убивали, как они это привыкли делать за последние годы[41]. Они научились отдавать приветствие по-китайски и писать по-китайски донесения. «Желтые» генералы европеизации не поддавались, скорее русские приобретали окончательно азиатские черты. На поле брани они быстро усвоили китайские приемы, и выражали лишь сожаление, что в зоне боевых действий не встречаются китайские евреи.
Однако если китайские генералы попадали в критические ситуации, они охотно откупались, предавая своих соратников по антикоммунистическому фронту. Китайцы-коммунисты разделывались с «белыми» русскими в согласии с местными привычками[42]. Трупы казаков и офицеров покрывали дороги Китая — жертвы «белого движения» лежали с выколотыми глазами, отрезанными ушами и носами[43].
Русские это знали, но всё равно шли на службу к китайским генералам.
И сегодня в Маньчжурии сражаются русские казаки под командованием собственных атаманов[44]. Они сражаются то за китайцев, то за японцев — им всё равно, главное, что остается смертельный враг, Красная Москва, изгнавшая их из родных донских степей. Но и даже самые фанатичные из этих ландскнехтов не верят, что они, будучи на службе у Китая или у Японии, смогут изгнать большевиков из России. Их горячая мечта — другая.
…Где-нибудь у подножья Великой Стены, или в степях Монголии, мечтают они, возникнет государство эмигрантов, русское «белое» царство. Оно послужит санитарным кордоном между «красной» Россией и Азией. Его еще нет, но настанет день, и «белая» Россия обретет свою землю. На ней взметнутся ввысь церкви с луковичными главками, перед каждой церковью — памятник генералу, а рядом — будка с городовым ради охраны порядка[45].
За слово «товарищ» — расстрел на месте. Официальным языком станет церковно-славянский, а университетские кафедры займут старые жандармы. На государственную службу пойдут исключительно военные чины. Над каждой избой взметнется царский орел, а народ возненавидит большевиков лютой ненавистью. В один прекрасный день сюда пожалует Великий князь из Императорского Дома, и верноподданное население, с гимнами, под звон колоколов поднесет ему корону.
Но этого государства пока нет, и на полях Маньчжурии русские люди проливают свою кровь под чужими знаменами за чужое дело. Когда же они встают на караул у дверей иностранного главного штаба или же пишут рапорт на китайском, их греет мысль о будущем государстве, о памятнике славному «белому» генералу и о прибытии туда Великого князя[46].
XIII
Последний потомок Тамерлана
Пятьсот лет прошло с той поры, как над миром пронесся вихрь войск Тамерлана. Пятьсот лет на базарах и на площадях перед мечетями бродячие певцы воспевают подвиги хромого завоевателя. Его подвиги стали легендой. Но его империя быстро развеялась по ветру. Сгнили башни, сложенные из трупов его врагов, а пески занесли его крепости. Лишь в Самарканде, его столице, до сих пор высится знак славы кровавого полководца. Это — известный Гур-Эмир, мавзолей Тамерлана. В мире от Тамерлана-Тимура осталось две вещи — его мавзолей и его династия.
Мавзолей, похожий на гигантский, но вместе с тем и грациозный лотос, великий государь стал возводить еще при жизни. Крутые лестницы ведут внутрь, где под бирюзовым куполом покоятся останки Тамерлана. Саму могилу закрывает монолит из малахита[47], самый большой в мире. Размером с бильярдный стол, он прибыл в Самарканд из Китая. Стены крипты покрывает причудливая вязь, рассказывающая о подвигах Тамерлана. «Здесь покоюсь я, хромой завоеватель мира, я подчинил себе Бухару, Аравию, Индию, Персию, Русь и Китай, меня боятся все народы». Другая надпись гласит: «Я убил больше людей, чем песчинок в пустыне. Господь меня наградит по заслугам». Эти фразы диктовал сам Тамерлан перед своей смертью. Однако самую последнюю фразу его сын-преемник не стал писать, настолько она показалась ему еретической. Вот она: «Я познал все радости жизни, и самая их них великая — это вид слез в глазах врагов. Это — самая большая милость Всемогущего Бога».
В самаркандском мавзолее воплотились вся помпа, блеск и мощь основателя империи и могучей династии. Он стоит в самом центре города, напоминая о всех
