Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
борода и очки.
Вижу
согласился
пожилой негр
тогда передайте
Лимонову
что он был
нежным
и чувственным
мальчиком
тогда
в 1976-м году
на чердаке
в Нью-Йорке
передайте
и протянул мне
ладонь
изнутри
желтоватую
как сперма
больного
белого
человека.
Курение джа
Что-то потрескивает в папиросной бумаге:
как самосад с примесью конопли,
как самосуд в память о Кара-Даге,
и, затянувшись – смотришь на корабли.
Вечер позолотил краешек старой марли,
и сквозь нее проступают: мачты, мечты, слова —
складываются в молитву, в музыку Боба Марли,
в бритву, в покрытые пеной – крымские острова.
Мокрые валуны правильными кругами
расходятся от тебя, брошенного навсегда.
Но, кто-то целует в шею и обхватывает ногами
и ты выдыхаешь красный осколок льда.
Отплывающим
Над пожарным щитом говорю: дорогая река,
расскажи мне о том, как проходят таможню века,
что у них в чемоданах, какие у них паспорта,
в голубых амстердамах чем пахнет у них изо рта?
Мы озябшие дети, наследники птичьих кровей,
в проспиртованной Лете – ворованных режем коней,
нам клопы о циклопах поют государственный гимн,
нам в писательских жопах провозят в Москву героин.
Я поймаю тебя, в проходящей толпе облаков,
на живца октября, на блесну из бессмертных стихов,
прям – из женского рода, хватило бы наверняка
мне, в чернильнице – йода, в Царицыно – березняка.
Пусть охрипший трамвайчик на винт намотает судьбу,
пусть бутылочный мальчик сыграет «про ящик» в трубу,
победили: ни зло, ни добро, ни любовь, ни стихи,
просто – время пришло, и Господь – отпускает грехи.
Чтоб и далее плыть, на особенный свет вдалеке,
в одиночестве стыть, но теперь – налегке, налегке,
ускользая в зарю, до зарезу не зная о чем
я тебе говорю, почему укрываю плащом?
«И когда меня подхватил бесконечный поток племен…»
И когда меня подхватил бесконечный поток племен,
насадил на копья поверх боевых знамен:
«Вот теперь тебе – далеко видать, хорошо слыхать,
будешь волком выть, да от крови не просыхать,
а придет пора подыхать, на осипшем ветру уснуть,
ты запомни обратный путь…»
И когда я узрел череду пророков и легион святых,
как сплавляют идолов по Днепру, и мерцают их
годовые кольца, как будто нимбы, за веком – век:
только истина убивает, а правда – плодит калек,
только истина неумолима и подобна общей беде,
до сих пор живем и плавимся в Золотой Орде.
Ты упрячь меня в самый дальний и пыльный Google,
этот стих, как чайник, поставь закипать на уголь,
чтобы он свистел от любви до боли, и тьмы щепоть —
мельхиоровой ложечкой размешал Господь.
И тогда я признаюсь тебе на скифском, через моря:
высшей пробы твои засосы, любовь моя.
«Жить – внутри магнита, влюбиться – внутри магнита…»
Жить – внутри магнита, влюбиться – внутри магнита
и, просыпаясь, шептать: «Здравствуй моя финита…»,
выдохлось наше счастье – видно, давно открыто —
только отталкивать можно внутри магнита:
не приглашай меня, милая, на свиданье,
а приглашай меня на разлуку и на изгнанье.
Кровоточить случайным, после бритья, порезом,
и отступив на кухню – сонным греметь железом,
женскую шерсть кудрявить жезлом из эбонита —
так появляются дети внутри магнита,
время теряет облик, время впадает в комплекс:
переходить на зимний или на летний компас?
Был бы магнит прозрачным – я бы увидеть смог:
каждый целебный корень, суффикс или предлог,
перечень – извлеченный из пузырьков нулей —
всех, притянутых силой моей, волей моей,
Обозначая вечность – я ничего не значу,
ты подари мне, милая золушка, на удачу:
не башмачок чугунный, не эмбриона в скотче —
нашей луны магнитик – на холодильник ночи.
Треска
Подступает ад – ледяной айфон приложи к виску,
дай услышать мою зазнобу, мою треску,
для которой не разделимы вода и прах —
слишком долго была русалкой, жила в горах.
Так чешуйка к чешуйке липнет – припев/куплет
колыбельной песни за акваланги и пистолет,
бубенцом звенит, колотушкой трещит треска,
как старуха в сказке про апостола-рыбака.
Потечет айфон черным пластиком по щеке,
подступает сон, не включай сонар, отвечай треске,
это ты ее – через перевал – на руках носил,
и смеялся так, что с вершин сползал изумрудный ил.
Подступает тьма в пузырьках огня, абонент молчит,
и к небесным вратам приколочен пожарный щит,
в водолазном шлеме гуляет солнце, алеет снег,
спой мне песню, треска, помоги отыскать ковчег.
Абонент молчит, только слышно – орел/грифон
на другом конце – рекламирует свой айфон,
или это – жар-птица кромсает в шмаття, в куски —
ледяную печень моей зазнобы, моей трески.
Вариации
В кармане – слипшаяся ириска:
вот так и находят родину, отчий дом.
Бог – еще один фактор риска:
веруешь, выздоравливаешь с трудом,
сидишь в больничной палате,
в застиранном маскхалате,
а за окном – девочки и мартини со льдом.
Сколько угодно времени для печали,
старых журналов в стиле «дрочи-не дрочи»,
вот и молчание – версия для печати,
дорогие мои москвичи.
Поднимаешься, бродишь по коридору,
прислушиваешься к разговору:
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
