И если немножко секса это хорошо, то много — еще лучше.
Но Арран снималась не первый век. Зрителя надо терзать.
Заставить его умолять. Его надо учить видеть в сексе красоту, а не просто возбуждение, не одну лишь грязь. Вот поэтому-то она и была звездой, а они — всего лишь слугами, подвизавшимися в чужой петле.
Ту ночь Гэм и Арран провели друг у друга в объятиях.
Проснувшись утром, Арран увидела, что Гэм внимательно наблюдает за ней. В глазах его странным образом смешались любовь и боль.
— Гэм, — мягко промурлыкала она, погладив его по щеке. — О чем ты мечтаешь?
Он не сводил с нее глаз.
— Выходи за меня замуж, — сказал он.
— Ты что, серьезно? — спросила она своим коронным голоском девочки-паиньки.
— Серьезно. Давай подгоним наши расписания друг под друга и проведем вместе вечность.
— Вечность — это слишком долго, — ответила она. Эта фраза всегда производит впечатление.
— Я серьезно, — продолжал он. — Выходи за меня замуж. За все эти годы мы собрали чертову кучу денег. Наши жизни будут принадлежать нам одним, и мы никого в них не пустим. Выбросим петлекамеры к черту. — Сказав это, он постучал по камере, прикрепленной к ее бедру.
Арран аж застонала про себя. Опять начинается. Конечно, зритель не поймет, что хотел сказать этим жестом Гэм — компьютер, отвечающий за создание петли, запрограммирован таким образом, чтобы автоматически удалять изображение камеры из голокартины. Зритель ее просто не видит.
А теперь Гэм чуть ли не пальцем тычет в объектив. Чего он добивается, хочет, чтобы она сорвалась? Друг, тоже мне.
«Ладно, будем играть по твоим правилам».
— Нет, я не пойду за тебя замуж, — сказала она.
— Прошу тебя, — взмолился он. — Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Все эти самцы, которым платят за то, что они занимаются с тобой любовью, — ты ведь им абсолютно безразлична, им наплевать на тебя. Ты для них — просто возможность сделать деньги, сделать имя, нажить богатство. Но мне не нужны деньги. У меня есть имя. Мне нужна ты одна. А я подарю тебе себя.
— Очень миленько, — холодно процедила она, встала и направилась в сторону кухни. Часы показывали полдвенадцатого. Они проспали все утро. Она еле сдержала невольный вздох облегчения. В полдень она должна быть в Сонной Зале. Через каких-то полчаса с этим фарсом будет покончено. Все, пора переходить к развязке.
— Арран, — не отставал Гэм. — Арран, я серьезно. Я не играю!
«Да я уж поняла», — подумала про себя Арран, но вслух этого не сказала.
— Ты лжешь, — вместо этого выпалила она.
— Но с чего мне лгать? — Он недоумевающе посмотрел на нее. — Разве я не доказал тебе, я-то говорю чистую правду? Что я не играю?
— Не играешь… — фыркнула она (соблазнительно, как всегда соблазнительно. «Не забывай о роли», — напомнила она себе) и повернулась к нему спиной. — Не играешь…
Ладно, коли мы заговорили напрямоту, отбросили всякое притворство и лицемерие, я тоже кое в чем тебе признаюсь.
Знаешь, что я о тебе думаю?
— Что? — спросил он.
— Я думаю, ты самая грязная дешевка, что я когда-либо видела. Заявился сюда, заставил меня поверить в твою любовь, а сам тем временем использовал меня! Да ты хуже всех!
— Я даже не думал использовать тебя! — воскликнул он.
— Хочешь жениться на мне? — продолжала насмехаться Арран. — Ну, женишься, а дальше что? Что, если бедная девочка действительно выйдет за тебя замуж? Что ты будешь делать? Запрешь меня в этой квартирке навечно? Разгонишь всех моих друзей и подруг, всех моих…, о, ведь ты заставишь меня расстаться со всеми любовниками! Меня любят сотни мужчин, но ты, Гамильтон, ты хочешь обладать мной вечно, владеть мной единолично! Вот удача-то тебе выпадет! Никто другой не посмеет больше взглянуть на мое тело, — сказала она, поводя бедрами так, чтобы заставить зрителя забыть обо всем и приковать все взгляды к своей пышной плоти. — Ты один, и никто больше. И после этого ты заявляешь, что вовсе не хочешь использовать меня!
Гамильтон подошел ближе, попытался обнять ее, пробовал умолять, но она только еще больше выходила из себя.
— Не трогай меня! Убирайся отсюда! — кричала она.
— Арран, не может быть, чтобы ты действительно хотела этого, — тихо сказал Гэм.
— Я жажду этого больше всего на свете, — ответила она.
Он заглянул ей в глаза, взгляд его пронзил ее насквозь.
Наконец, после долгой паузы, он снова заговорил:
— Либо ты настолько вошла в роль, что для настоящей Арран Хэндалли просто не осталось места, либо ты и в самом деле так думаешь. Так или иначе, мне незачем оставаться здесь.
Арран в восхищении наблюдала за тем, как Гамильтон собирал одежду. Даже не побеспокоившись о том, чтобы одеться, он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
«Замечательный выход», — подумала Арран. Актер ниже классом не удержался бы от искушения бросить на прощание какую-нибудь фразу. Но только не Гэм — так что теперь, если Арран поведет себя соответственно, эта гротескная сцена станет гениальнейшим финалом всей петли.
Поэтому она продолжала играть: сначала бормотала, каким ужасным мужчиной оказался Гэм, затем начала гадать, вернется ли он.
— Надеюсь, что вернется, — сказала она и разрыдалась, причитая, что жить без него не сможет. — Прошу тебя, Гэм, вернись! — жалобно простонала она. — Прости, что отказала тебе! Я очень хочу выйти за тебя замуж!
И тут она посмотрела на часы. Без малого полдень. Слава Матери.
— Но время пришло, — сказала она. — Пора идти в Сонные Залы. Сонные Залы! — В ее голосе промелькнула новая надежда. — Вот оно! Я пойду в Сонные Залы! Годы пролетят, как одно мгновение, а когда я вернусь, он будет здесь, будет ждать меня!
Эта напыщенная речь продолжалась еще несколько минут, после чего Арран набросила халат и быстро, легкими шажками побежала по коридору к Сонным Залам.
В лаборатории сканирования мозга она завела веселую беседу с одной из служительниц.
— Он будет ждать меня, — говорила она, улыбаясь. — Все будет хорошо. — На голову опустился шлем, но Арран продолжала болтать:
— Как вы думаете, стоит надеяться? — спросила она у женщины, которая осторожно снимала с нее шлем.
— Надежда умирает последней, мэм. Все люди на что-то надеются.
Арран улыбнулась, затем встала и подошла к спальному столу. Она не помнила, что случится дальше, хотя знала, что не раз подвергалась процедуре ввода сомека. Вдруг ей пришло на ум, что на этот раз она сможет посмотреть петлю и увидеть собственными глазами, что происходит, когда в вены человека вливается сомек.
