— Нет! — я рычал, пытаясь опереться на локти.
Потом схватил застёжки на боках, стал расстёгивать занемевшими пальцами. Левую застёжку пришлось правой рукой, и боль ударила в голову тёмными кругами…
Я свалился, разбив нос, но так и продолжил копошиться покалеченной рукой в ремнях.
Есть!
Вывернувшись, я стал спихивать с себя доспех. В глазах уже всё потемнело, голова гудела от боли, но мне всё же удалось.
Тут стало жарко.
Оказывается, в этой пещере довольно душно, пахнет гарью, а из пропасти пышет жаром. Видимо, мера человека отлично справлялась с этим.
Я лежал, отдыхая. Живой. Просто живой.
— Да, ты опасен, — Дагон навис где-то сверху, — Только непонятно, для кого.
Он держал в руках карту и задумчиво смотрел на меня. Будто решал, бросить мне на грудь или нет.
Я так и представил эту картину. Карта падает рубашкой вниз на мою кожу, и начинает дымиться, взрываться искрами, прожигая рёбра вниз.
Коррупта там неизмеримо мало, и от этого смерть нуля будет ещё мучительнее…
— Две партии, — едва не скатываясь в обморок, сказал я.
Надеюсь, голос прозвучал твёрдо. Хотя я ощущал, что у меня не трубный бас человека. Сдулся ноль.
— Ты сейчас сдохнешь, а мне условия ставишь?!
Дагон захохотал, потом бросил карту. Круглыми глазами я смотрел, как кусочек тончайшей бересты спланировал и упал рядом, где-то под мышкой. Я облегчённо выдохнул, но повторил:
— Две… партии. Ставки те же.
— Душу пацана ставишь?
— Нет!
Мне пришлось выдержать взгляд красных зрачков. Стало ещё жарче, я стиснул зубы. Дышать тяжело.
— Да нуль с тобой, сраный червь! — у демона от смеха потекли кровавые слёзы, — Две, так две. Долбаная сильная воля!
Мне потребовалась пара минут, чтобы прийти в себя. Потом я сел, пытаясь отдышаться в этом смраде. Да, лёгкие человека даже не замечали всего этого.
Дагон уселся на то же место, где был, и стал с озабоченным видом поправлять оградку.
— Просва сраная, всё поломал! Опять в Тенебру спускаться, — он ворчал, перевязывая порванные шнурки на креплениях костяных жёрдочек.
Я тоже злился.
На него.
На себя… Как же я злился!
Это придавало сил, и я смог упереться ладонями, потом даже подставил ноги. Чуть не свалился от боли в правой руке… Удержался, выпрямился, зашатался, но остался стоять.
— Торопись. Пока не передумал.
— Иди в Тенебру, демон, — огрызнулся я, пытаясь в столбе духа высмотреть сверху меру человека.
Привык. Слишком я привык полагаться на ангела и демона. Как годовалый ребёнок: упал и жду, когда родители поднимут.
Через пять минут я всё же доскрёб мысленно до третьей секции, увидел след от своей точки… Сила резко вошла в тело, и я свалился на колени, тяжело дыша.
Человек. Я снова человек!
— Червь, смотреть, как ты себя убиваешь, даже мне жутко. В следующий раз скажи, я глаза хоть прикрою.
Баюкая обожжённую руку, я собрал разбросанные карты, и вернулся к месту игры. Демон уже поправил и оградку, и разложил снова лоскут.
Я восстановил вокруг себя все барьеры, и направил заодно в сгоревший палец стихию воды. К счастью, она сама принялась за лечение, не требуя сильного внимания.
Может, отрастёт?
Демон снова раздал карты, внимательно глядя на меня.
— Сила мешает тебе думать, червь, — наконец сказал он, и покачал головой, — Дерьмо нулячье, это идиотизм! Я прожил сотню твоих жизней, видел, как богов убивали, а ты на меня кинулся…
— Играем, — ответил я.
* * *
Первую партию я продул.
В ней я рискнул, как Дагон до этого. И тоже положил в те карты, которые лежат открытые до конца кона, одну нуляху.
В последнем раскладе демон перебил её однухой.
«А я-то думал, куда мусор буду девать?» — с этими словами он кинул эту карту на поле.
И оставшаяся у меня в руке нуляха оказалась просто грязью…
Я ждал, что последний ход будет на небесных картах, что мы будем сохранять самых сильных. И я перебью какую-нибудь пятёху нуляхой. Туза шестёркой.
Не вышло.
Всё же, надо придумать, как ещё скрыть свои мысли. Наверняка читает, и знает наперёд все мои ходы.
Дагон не выдержал, глядя мне в глаза, и сказал:
— Ты думаешь, я читаю твои мысли? Червь, ты охрененно закрылся, и тебе помогает сраный Инфериор. Но ты же, поднебятина, выложил нуляху в запас, — он захохотал, — Я же вижу её, сраный ты червь. И мозгов у меня хватает, чтобы поменять игру.
Это заставило меня задуматься. А ведь верно.
Перед каждым играющим, помимо веера в руках, лежит на поле шесть карт. Три скрыты, три открыты. Лежат до последнего расклада.
Скрытые мы не знаем, здесь чистое везение. А вот по открытым и строится тактика игры.
Демон увидел нуляху в запасе, и стал ближе к концу игры скидывать сильные, делая ставку на средние по величине карты. Трёхи, четвёрики, тенебрики…
И так эта нуляха как была, так и осталась просто мусором.
— Играем. Теперь уже всерьёз, — демон сунул мне колоду, — Сдавай уже. Твоя жизнь на кону, червь, пусть же и твоя рука её продаст.
Я оскалился. В задницу твой пафос, демон. Нельзя доверять ни тебе, ни Бездне, ни Тенебре…
Что на Небе все хотят повиновения, что здесь: всё в рабство забрать норовят.
— Я твои мысли не читаю, но у тебя на лице всё написано, — демон захохотал, — Белиар твой, кстати, у меня демоницу увёл.
Он проскрёб когтями по камням, выжигая дымок. Его зрачки вспыхнули огнём.
— Трахнул, пока я за выпивкой летал, — он рыкнул.
Я только покачал головой.
— Мне-то зачем это знать?
— Да чтобы ты понял, за что я так с Беляшом. Вроде как и должен, — он нахмурился, — Но и демоницу он мою увёл.
Я сдал карты. Посмотрел веер в руках. Мусора почти нет, одна только нуляха. Значит, вся шваль в руках у Дагона, или в колоде.
— Эх, жаль, ты не баба, — захохотал Дагон, — Уж я бы Белиару отомстил.
— Иди ты… в Тенебру, демон, — возмутился я.
Закрыться в мыслях оказалось недостаточно. Этот демон умел выводить из себя, причём неожиданными способами.
Да ещё этот Белиар. Я уже получил по его вине от Зигфрида, теперь ещё этот недолюбленный… домогается.
Отшельничество явно не идёт ему на пользу, всё-таки там что-то сдвинулось, в мозгах Дагона.
