Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Юнг начал переписку с Фрейдом в 1906 г.: представился и познакомил его с некоторыми своими наработками. Фрейд выразил одобрение, и вскоре они стали близкими друзьями и соратниками. Хотя их отношения продлились лишь семь лет, они сильно изменили ландшафт западной психологии[69].
Будучи старшим, Фрейд взял на себя отцовскую роль наставника, а Юнг в силу характера стал пропагандистом идей психоанализа не только в Швейцарии, но и в других странах Европы и в США. В отличие от Фрейда, Юнг был общительным и энергичным. Он также помог развеять критику психоанализа как «еврейской науки» благодаря своему христианскому происхождению и социальному положению.
Фрейд сделал Юнга президентом первой Международной психоаналитической ассоциации и редактором первого журнала по психоанализу. Сказать, что Фрейд любил Юнга как сына, – ничего не сказать. Какое-то время Юнг грелся в лучах его величия. Он был преданным сыном, покорным отцу, но вскоре, как положено детям, вырос. У Юнга были собственные идеи, и он очень хотел, чтобы Фрейд их одобрил. К сожалению, тот не был заинтересован в расширении собственных идей, чтобы включить в них исследуемые Юнгом направления. Дружба проигрывала науке: в переписке мы видим отчаянные призывы Фрейда к Юнгу не отступать от теории сексуальности, которая для Фрейда стала делом всей его жизни. И хотя у нас есть основания полагать, что Фрейд пытался оценить идеи Юнга, но что-то в нем противилось этому.
Юнг видел в бессознательном уникальную ценность – усилия ума, стремящегося к самоисцелению. В отличие от Фрейда, он работал в психиатрической больнице. Его дни были заполнены не только подавленной сексуальностью буржуа, но и, казалось бы, иррациональным бредом пациентов с деменцией прекокс[70], которая теперь называется шизофренией. В автобиографии Юнг рассказывает, как начал слушать своих пациентов и задумался: можно ли обнаружить смысл в их паранойе и галлюцинациях?[71] В бредовом и магическом мышлении он обнаружил мифологические элементы, которые счел частью коллективного наследия борьбы человечества за выживание.
Со временем Фрейд категорически отверг идеи Юнга. Этот разрыв был крайне болезненным для обоих. Фрейд чувствовал себя преданным, Юнг – отвергнутым. Для обоих это обернулось угрозой их личной и профессиональной жизни. Юнг ушел с должности президента ассоциации психоаналитиков и редактора журнала. В 1913 г. они в последний раз обменялись письмами. Юнг завершил свое письмо словами, определенно навеянными сценой смерти Гамлета: «Дальнейшее – молчанье»[72].
В восприятии Фрейда викторианское общество страдало из-за того, что подавляло сексуальность. Концептуализируя свой мир подобным образом, Фрейд стоял на достаточно твердой почве. Сексуальность, безусловно, подавлялась в викторианской Европе, что, без сомнения, вызывало физические и психологические проблемы. Однако нежелание Фрейда признать другие потенциальные причины человеческих страданий, похоже, свидетельствует о чем-то более глубоком[73].
На мой взгляд, раскол между Фрейдом и Юнгом стал проявлением широкого разлома в западном обществе, который Фрейд, кажется, пытался неуклюже срастить – ради нашего блага. Попросту говоря, этот разлом пролегал через наши отношения с собственной психикой – ее бессознательной частью, – на которую Фрейд смотрел с подозрением, а Юнг – с надеждой[74].
Сегодня, похоже, фрейдовское представление о психике имеет ограниченное влияние. Большинство психоаналитиков и психотерапевтов, практикующих глубинно психотерапевтические подходы, больше не пользуются предложенным Фрейдом методом лечения. Так называемая метапсихология Фрейда была развенчана и отброшена в 1980−1990-х гг.[75] Его убеждение, что сексуальность есть коренная причина невроза, определенно утратило влияние. Сегодня, как мы узнали из предыдущих глав, новое понимание – привязанности, «я», эмоций, работы нервной системы – и постмодернизм заменили ограниченную фрейдистскую теорию развития личности, а также его методы лечения. Однако, к сожалению, отказ от теории Фрейда не отменил подспудного Страха западного общества перед тем в нас, что невозможно полностью познать или контролировать. Мы боимся самих себя, особенно собственной психики, и это по-прежнему создает для нас проблемы и формирует наш личный и социальный опыт.
В последние годы тренд в психотерапии склоняется к так называемой когнитивно-поведенческой терапии (КПТ). Этот способ работы с пациентом не столь сильно зависит от модели психики, включающей бессознательные процессы или наличие проблем развития. КПТ стремится устранить симптомы, изменив осознанные мысли и поведение. Например, психотерапевт может предложить пациенту, боящемуся пауков, систематически смотреть на изображения пауков, вырабатывая невосприимчивость к ним, а в дальнейшем контактировать и с настоящими пауками. Хотя КПТ весьма эффективно справляется с определенными симптомами, например фобиями, этот подход не рассматривает личность в ее целостности. Специалист по КПТ и пациент больше не должны вглядываться в темные глубины психики в поисках ответов; ответы уже имеются – в произнесенных словах и наблюдаемых действиях. На мой взгляд, КПТ и общий сдвиг ориентации психотерапии связаны не столько с реальными или кажущимися преимуществами одного подхода перед другим, сколько с нашим страхом перед чем-то внутри нас, от чего мы убегали задолго до КПТ и даже до Фрейда.
Темнота ума
Как мы выяснили, наше бессознательное в значительно большей мере управляет нашей жизнью, чем мы, вероятно, предполагали. Дэниел Вегнер в своей книге «Иллюзия сознательной воли» (The Illusion of Conscious Will) выдвигает убедительный аргумент против нашего предполагаемого положения «у штурвала»[76]. Один из важных пунктов, из которых он исходит, состоит в том, что, поскольку мы «чувствуем», будто инициируем собственные действия, мы считаем, что так оно и есть. Однако наука рисует иную картину. Любой акт волеизъявления, объясняет Вегнер, настолько отягощен сложностями и подспудными причинами, что практически невозможно четко установить, что именно происходит, когда «мы» решаем совершить действие: является ли это решение первопричиной действия или всего лишь вторичной реакцией на приказ, отданный нашим бессознательным. Вегнер далее утверждает, что из-за этой связи между действием и реакцией чувство, что мы желаем совершить это действие, – в лучшем случае иллюзия. И Вегнер в этом отношении не одинок. Начиная с Уильяма Джеймса, руководящее положение человека по отношению к актам собственной воли вызывает серьезные вопросы. Мерлин Дональд, специалист по когнитивным нейронаукам Кейсовского университета Западного резервного района, сформулировал это следующим образом:
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
