Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Уже три года я безостановочно внушаю себе: они мертвы. Боюсь забыться и хоть на миг подумать, что они живы. Приходить в себя после такого, пусть даже и кратковременного, срыва будет намного мучительнее, чем все время знать. Но меня подводит предвечерний свет, и я теряю ориентиры. Это даже не мои обычные осторожные воспоминания — нет, я будто переселяюсь в них, нашу жизнь, нашу машину. Тот самый срыв, которого я так боялась. Я вижу крошечную звездообразную трещину на ветровом стекле. Однажды — мы только успели купить машину — из-под колес вылетела галька и стукнулась об окно. В ногах у меня валяется всеми истоптанный, потрепанный атлас автомобильных дорог. Вик сидит сзади меня, а Малли — сзади Стива. Между ними на заднем сиденье валяются две пустые смятые пачки смородинового сока; последние капли вытекают из соломинок и пачкают спинку. Где-то на полу перекатывается обмусоленный огрызок яблока, который можно было выкинуть в окно, а не оставлять гнить в машине. Надо поскорее добраться домой и приготовить мальчикам ужин. Эти воскресные вечера — сплошная суета!
Не мертвый ли фазан вон там, на обочине? Нет с нами моих мальчиков — уж они непременно его заметили бы и что-нибудь сказали. Что-то вроде: «Фу-у-у! Круто. Пап, как ты думаешь, когда его убили?» Их нет. Но я не хочу покидать их. Хочу навеки зависнуть в нашем «Рено-Мегане» цвета синий металлик. Зачем я позволяю себе такое? Ведь все равно придется переползать в реальность, и это обернется чудовищной пыткой. Наверное, воздействует убаюкивающее тепло машины Дэйва. И я снова срываюсь — на сей раз осознанно.
Вот они тихонько сидят рядом, для разнообразия прекратив пинаться и спорить, кто громче отрыгнет. Вик замечает в небе стайку скворцов и провожает ее глазами. На самом деле ему хотелось бы увидеть ястреба, но еще лучше — воздушный бой ястреба с вороном. Малли клюет носом — в этой машине его часто клонит в сон. Но засыпать уже слишком поздно, и мы просим сына: «Вик, милый, поговори с братом, взбодри его. Если он сейчас выспится, ночью его не уложишь». Дома они, конечно, наперегонки взлетят по ступенькам крыльца и начнут трезвонить в дверь, прекрасно зная, что внутри никого нет. Потом будут спорить, кому первым идти в туалет. Стив предложит пойти пописать всем вместе, что братья с превеликой радостью и сделают. Я в тысячный раз спрошу, почему ни один из них не желает воспользоваться вторым туалетом наверху. Прикрикну, чтобы не устраивали потоп. Сделав свои дела, они, разумеется, подотрут пол бело-голубым полотенцем для рук, а потом повесят полотенце обратно на крючок. Сквозь шум воды я услышу их виноватое хихиканье. Но это потом, дома. А пока мы едем в машине и мальчики сидят в одних носках, потому что Стив закинул их грязную обувку в багажник.
Малли ужасно гордится новыми ботинками — коричневыми, на толстой подошве, совсем как у папы. Сегодня в лесу он даже не ноет и не просится на руки. «Веди нас, Мал. Ты обут лучше всех!» — говорим мы ему. Он заявляет, что красные ярлычки на его ботинках светятся, как фонарики, и не дадут нам заблудиться даже в самой темной чаще. Потом решительно затопал впереди всех, останавливаясь, только чтобы сорвать ягоду черники, а заодно проверить, не скользят ли ботинки на крутом склоне. Черники мало, вдоль тропинки попадаются лишь засохшие коричневые гроздья с мелкими фиолетовыми ягодами на кончиках. Мальчики с трудом отдирают их, суют в рот и морщатся от кислого вкуса. Вик влезает в заросли крапивы, и Стив показывает ему, как надо прикладывать к ноге подорожник, чтобы не жгло. «Подорожник всегда растет недалеко от крапивы», — объясняет он. Мы прошагали, наверное, пару миль, но Малли ни разу не захотел повернуть назад — очень ему нравится шагать в новых ботинках.
И вдруг снова воспоминания. Ботинки. Те самые ботинки. Я вспоминаю — и сердце леденеет. Полицейские забрали один ботинок из дома моих родителей, когда шло опознание тел. Им был нужен образец ДНК. Его потом возвратили в полиэтиленовом пакете вроде тех, в которые пакуют сэндвичи, только побольше. Вот и все. Я снова терплю поражение. Один раз позволила семье вернуться к жизни — и меня тут же прихлопнуло ботинком. Но как хочется еще побыть с ними. Вот бы навсегда остаться в нашей машине.
Я предлагаю Стиву: «Давай уложим мальчиков пораньше и посмотрим “Шоу Кэтрин Тейт”? Мне, правда, надо составить план завтрашней лекции, но это подождет». Что я несу? Какое «Шоу Кэтрин Тейт»? Оно тогда еще не шло. Эту передачу запустили после — мы никогда не смотрели ее вместе. Мы многое пропустили. Ничего не поделаешь, пора сдаваться и отступать на прежние позиции. Назад, в реальность. Дневной свет быстро гаснет, воздух становится резким и колким, как всегда в начале весны. И вдруг с заднего сиденья раздается мальчишеский голос: «Мам, а завтра нам надо в школу?» Может быть, стоит обернуться, и…
Четыре
Лондон, 2008 год
Передо мной лежит кусок железного колчедана, или пирита. Его еще называют «золото дураков», но Вик всегда настаивал на правильном названии — пирит. Он читал о нем в книге о рудах и минералах. Маленький блестящий слиток лежит на том самом месте, где Вик оставил его неполных четыре года назад. На каминной полке в детской. Я беру его в руки и вспоминаю. Сын купил его в Музее науки в наши последние выходные в Лондоне. Мы разрешили ему потратить два фунта, и он выбрал этот слиток. Мой взгляд никак не может сфокусироваться, задержаться на чем-нибудь в детской, но этот колчедан я вижу предельно четко. И еще два красных школьных рюкзачка — они, как всегда, висят на ручке двери. Я крепко сжимаю слиток в руке, но не могу заставить себя прикоснуться к рюкзакам, там в каждом — по скальпелю.
Я уже почти пришла в себя после воплей в прихожей. Едва Анита закрыла за нами входную дверь, я рухнула на пол у лестницы и завыла. Итак, я все-таки сделала это. Вошла в наш дом впервые с тех пор, как уехала отсюда со Стивом и мальчиками в тот декабрьский вечер. Три года и восемь месяцев назад, почти день в день. Большую часть этого времени мысль о лондонском доме вселяла в меня лишь ужас и страх. В первые месяцы, когда я не могла даже заставить себя выбраться из кровати, мне хотелось его уничтожить. Я желала ему провалиться сквозь землю. По истечении времени, напротив, стало важно знать, что он стоит на месте в целости и сохранности и ждет меня в том виде, в каком мы его оставили. Это давало какую-то уверенность, но все равно само его существование превращалось в пытку. Я уходила от любых разговоров о нем. Невыносимо было даже думать о возвращении. Один вид нашего дома, наверное, окончательно раздавил бы меня.
Казалось, дом должен был бы встретить меня бесприютной пустотой. Но когда я наконец перестала выть, трясясь всем телом, в прихожей и прислонилась спиной к перилам, чтобы отдышаться, взгляд уперся в потолок, и острая боль сменилась удивлением. Как будто мы никуда не уезжали! Вот этот карниз — я видела его сегодня утром. Конечно, видела — когда мальчики сбежали вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки, и в большом зеркале на секунду отразились их лица.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
