— Пойдем, — Тэрвин встал и подал мне руку. — Не хочу, чтобы ты снова заболела.
Все это время он рассказывал мне о той Дженне, которую я не знала. Или — как он думал — которую я забыла. Рассказывал тепло и с большой нежностью, вспоминая всякие забавные случаи. Дженна в этих история прорисовывалась такой, как сказала Эфра: спокойной, замкнутой, молчаливой. Что называется, вещь в себе. И ничто не указывало на какие-то ее магические способности. Может, они действительно еще не проявились? Не зря же ведьм испытывали лишь с тринадцати лет?
— В следующий раз расскажешь о себе? — попросила я, когда мы шли к дворцу. — Я ведь ничего о тебе не помню. Как будто только познакомились.
«Не как будто, а действительно только что», — влез Кай.
«Предлагаешь сказать ему все? Кто я такая?» — выкинула я табличку «сарказм».
«Может, и придется. Как знать?»
— Конечно, расскажу, — кивнул Тэрвин. — Завтра утром?
— На том же месте. Если не будет дождя.
— А если будет, приходи в библиотеку. Туда редко кто заглядывает.
Мы попрощались и разошлись в разные стороны: Тэрвин отправился к своим комнатам в западном крыле, а я — к Медору. Уже на подходе за спиной раздались торопливые шаги. Оглянувшись, я отпрянула и прижалась к стене: коридор был узким, а Гирмас несся так, словно хотел смести меня и растоптать. Темно-красный плащ с капюшоном, надетый поверх такого же цвета длинного балахона, развевался, как на ветру. Даже не взглянув в мою сторону, словно я была статуей или вазой, Великий дознаватель скрылся за дверью комнат Медора.
«Кай, ты можешь пробраться туда и послушать, о чем они будут говорить?»
«Разумеется. Жди здесь».
Я остановилась, сделав вид, что рассматриваю статую девушки с кувшином — какой-то богини. Хотя могла и не притворяться: больше никого в коридоре не было. Но эта статуя навела меня на мысли о местной религии в целом. Довольно странной религии, надо сказать.
Чем-то она напоминала античный политеизм, когда едва ли не у каждого явления, действия и предмета имеелся бог-покровитель. Или хотя бы мелкий божок. Как у положительного, так и у отрицательного. Светлых призывали, темных — наоборот упрашивали не приходить. И еще неизвестно, кого молили усерднее. В этом мире отдельные боги, великое множество, были только у светлой стороны бытия. По именам их знали разве что служители церкви, остальные обращались к ним оптом — к светлым силам. Темная сторона не персонифицировалась, а объединялась в общее понятие — зло. Считалось, что ведьмы служат злу и поэтому их необходимо уничтожать. Кстати, о колдунах я здесь ни разу не слышала ни слова. Как будто поклоняться злу было исключительно женской прерогативой. Что за гнусный сексизм?
Касательно обрядовой стороны, коллективных церковных служб здесь не проводили: верующие могли молиться дома или в храме, по собственному усмотрению. Странное упущение в плане пополнения казны. Впрочем, его успешно возмещали обряды благословения родившихся, вступающих в брак и умерших — обязательные и дорогостоящие. А еще, как я узнала, в церковную казну поступало личное имущество захлебнувшихся ведьм. Интересно, не получал ли доносчик от него определенный процент?
Я уже потеряла счет времени, когда Гирмас наконец вышел от Медора и снова пронесся по коридору, не удостоив меня взглядом.
«Не скучала? — поинтересовался Кай. — Я с новостями. Можешь не спрашивать у Медора, испытывают ли водой женщин из семьи правителя. Кстати, невеста аарцоха или его сына приравнивается к члену семьи. Так вот, их могут испытывать только по личному разрешению самого аарцоха. Если сочтет нужным. И Гирмас этим обстоятельством страшно недоволен. Требует — разумеется, в интересах церкви! — чтобы эту поправку к закону отменили. Упирает на то, что только в земной жизни существует неравенство, а перед светлыми силами равны все».
«Странная логика, — удивилась я. — Речь-то как раз о жизни земной. Испытывают ведьм здесь, а не на небе. Там, думаю, свои испытания».
«Как бы там ни было, теперь мы точно знаем, что Гирмас не зря торопился утопить тебя до помолвки. Сейчас-то ты под защитой закона, не думаю, что Хеллай согласится его отменить или изменить. А, забыл. Еще Гирмас требует отменить закон, по которому одну подозреваемую не могут испытывать дважды. Считается, вода оправдывает полностью, а он настаивает, что некоторые ведьмы умудряются уйти от наказания, обманув светлую стихию. Джен, он определенно копает под тебя».
«Да кто бы сомневался? — вздохнула я. — Самое простое объяснение — что он расчищает место рядом с наследником престола. Возможно, у него есть родственница среди знатных девиц. Или это дочь какого-то нужного ему человека. Смотри, Кай, насколько кстати оказался донос. Именно в день рождения Дженны. Гирмас откуда-то знал, что должна состояться помолвка, после которой он уже не сможет так просто от нее избавиться».
«Подожди, Джен, — остановил меня Кай. — Все очень любопытно с доносом. Снова встает вопрос, кто же автор. Я засомневался, что это Нелида. Смотри. Тот, кто его писал, не мог не знать, что девочек испытывают только с тринадцати лет. Донос оказался в руках Гирмаса утром в день рождения Дженны, иначе он не смог бы отправить ее в тюрьму прежде предполагаемой помолвки. Доносы бросают в ящик на стене главного храма. Выходит, либо его опустили туда ночью или рано утром, либо заранее — и тогда писавший знал, что бумагу не выбросят в мусор, а придержат до нужной даты. Как-то это слишком для тринадцатилетней девочки, не находишь?»
21
Хотя кое-что Кай выяснил, я все равно решила поговорить с Медором. Но он был занят чем-то важным и попросил подождать. Выйдя из кабинета в гостиную, я устроилась с ногами на диване — благо платье для прогулок было не таким жестким и мнучим, как парадное.
«Кай, а сколько времени ты вообще можешь обходиться без меня? — спросила я, прикидывая возможности использования его в качестве шпиона. — В смысле, без притока свежей энергии?»
«Где-то сутки обычной жизни. Чтобы не тратить накопленное в запас для воплощения. Если компаньон умирает, мы переходим на энергосберегающий режим и понемногу используем накопления, пока ищем нового. Так что шпионить за Гирмасом или еще кем-нибудь при необходимости я смог бы. Хотя за это время мне не удастся ничего прикопить».
Ясно. Можешь, но без особого энтузиазма. Кто бы сомневался.
Выковыряв перо из диванной подушки, я щекотала им подбородок и обдумывала ситуацию, которая выглядела, мягко говоря, нерадостной. Что называется, почувствуй себя Марфой Собакиной[1]. Если Гирмас вознамерился от меня избавиться, вряд ли успокоится. Такие фанатики не сдаются. Не зря же он внаглую пытается изменить те законы, которые мешают ему это сделать. Мотивируя заботой о благе церкви и государства. Ну ясный перец, если ведьма станет женой правителя, какими бедствиями это может обернуться для всей Марны!
Предполагать можно было что угодно, но наиболее вероятной казалась версия, согласно которой личная ненависть Гирмаса к Медору наложилась на чисто практический интерес. Узнать бы только, для кого он старается, что за девицу хочет пододвинуть поближе к трону. Донос при таком раскладе особой роли уже не играл, это был лишь повод объявить Дженну ведьмой и утопить. Нелида его написала или нет, не так и важно. Она чисто технически не могла бросить донос в ящик ночью или рано утром — стража не выпустила бы ее из дворца. Если бы и выбралась, то мост поднят. Не вплавь же через ров. А чтобы сделать это раньше, требовалась чья-то подсказка. Тут Кай был абсолютно прав. В конце концов, написать этот чертов донос мог и сам Гирмас, даже не стараясь изменить почерк. Кто бы его заподозрил в подлоге?
